Андрей Столяров - Изгнание беса (сборник)

Правда, радоваться здесь было особенно нечему. Советник об этом догадывался. И он догадался еще, что дело тут вовсе не в лейтенанте. Лейтенант – это мелочь, чрезмерное честолюбие. Дело здесь было совсем в другом человеке. Если только можно было назвать его человеком. Он вдруг вспомнил чуткие неестественно выпуклые глаза Гедона, мраморные литые белки его, прошитые веточками артерий. Как он привстает в мягком кресле и, ухватившись когтями за подлокотники, говорит рокочущим низким басом, проникающим как-будто до самого сердца: Я тебе верю… – А глаза его вспыхивают и смотрят, кажется, прямо сюда…

Советник даже сощурился.

Значит, это – Гедон.

Не зря загорелась звезда, и не зря восходила она над городом.

Значит, Гедон.

Больше никаких иллюзий у Советника не было, и поэтому, выскочив на шоссе и заметив стоящий поперек дороги серый пятнистый бронетранспортер, окруженный солдатами, а неподалеку от него – легковушку и фигуру человека с поднятыми кверху руками, он не растерялся, как можно было ожидать, но – лишь выругался и стиснул крепкие зубы.

Он теперь знал, что ему делать, и остановив машину метрах, наверное, в двухстах от зловещего бронетранспортера, резким, не терпящим возражений голосом приказал Марии: Беги!.. – сам же, открыв «дипломат» и достав оттуда изделие довольно странного вида, наставил его через ветровое стекло и, дождавшись, пока Мария выберется наружу, плавно спустил курок.

Стрелять он умел: огненная, перевитая дымами гроздь вздулась там, где только что скопились военные, полетели обломки, рвануло, наверное, вспоротый бензобак. Тогда Советник бросил бесполезное уже ружье и, вслед за Марией перебравшись через канаву, оказался на всхолмленном небольшом лугу, отчеркнутом от основного массива выступом березовой рощи. За рощей находился проселок, а дальше – спрятанная в условном месте автомашина с новыми документами. Но Советник знал, что это – не для него. Он вовсе не обольщался победой. И действительно, только он, успев найти подходящее место и вытащив из-под мышки свой собственный пистолет, распластался на возвышении, из-за которого просматривалась вся дорога, как от горящего бронетранспортера, чуть ли не из дыма, чуть ли не из пламени, опадающего по краям, начала растягиваться цепь людей в черных комбинезонах.

Видимо, какая-то специальная группа.

Они двинулись вперед, и в руках у них сразу же затрещали горячие автоматы.

Советник вжался в землю. Он не хотел, чтобы его зацепило раньше времени. Потом – пожалуйста, но только не сейчас. Он видел сияющий хор берез, будто выточенных из горного снега, и видел, как Мария, отчаянно прижимая младенца, плывет к этим березам через яркий шелковый луг, и видел, как расплескиваются вокруг нее малиновые соцветия иван-чая, – то есть, конечно, видеть этого он не мог, потому что он лежал, плотно прижавшись к земле, но он все-таки видел это, и на лице его расплывалась робкая святая улыбка…

В Гонконге на него было совершено покушение. Когда приземистая с затененными стеклами, явно дорогая машина миновала центральный хайвэй, отполированный, точно бронза, и, покрутившись в развязке, как этажерка, спускающейся с одного уровня на другой, выехала на более узкое, но такое же гладкое, без выбоинки и заплатки, чуть выпуклое шоссе, двух-трехэтажные домики вдоль которого указывали на начало пригорода, его несмотря на жару вдруг бросило в пронзительный холод и одновременно прошибло испариной, как кислота, защипавшей – веки, уголки губ, нос, кожу на подбородке.

По предыдущим двум случаям он уже хорошо знал, чему это предшествует, и потому, резко нагнувшись и выставив локти, чтобы не расшибить голову при ударе, сдавленно крикнул шоферу:

– Гони!.. – а потом еще раз: – Гони!.. Гони!.. Скорость прибавь!.. Что ты спишь!?…

От тягучего спазма, который всегда в эти минуты его охватывал, он даже не сразу сообразил, что ведь шофер ни хрена не понимает по-русски, а когда все-таки сообразил, при этом чуть снова не выпрямившись, и попытался, как недоучившийся школьник, построить корявую фразу, все английские выражения тут же выскочили у него из памяти. В сознании плавали лишь ни на что не пригодные грамматические обломки, что-то вроде «гоу эхед», «ассосинэйшн», «иммидьетли» и еще, естественно, «сорри» [1] Goahead – вперед, assassination – убийство, immediately – немедленно, sorry – извините. . Он никак не мог выдавить из себя ничего подходящего. В конце концов крикнул: Форвертс!.. Форвертс!.. [2] vorwarts! (немецкий) – вперед! то, что застряло в подкорке, наверное, из фильмов, виденных в детстве.

Хорошо еще, что Касим, который по его состоянию догадался, что происходит, не стал тратить время на бесплодные попытки преодолеть языковой барьер, а поступил проще, как уже поступал в подобных случаях ранее: перегнулся долговязым телом своим через сиденье вперед и, ухватив руль поверх пальцев испуганного шофера, изо всех сил крутанул влево.

Машину занесло на встречную полосу. Это их, по-видимому, и спасло.

В следующую секунду раздался хлопок, короткий свист, что-то блеснуло. Автомобиль подбросило, как игрушечный, и развернуло, поставив лакированным туловом вдоль обочины. Загрохотали по металлу вывороченные куски асфальта. Тоненько, будто щенок, заверещал сопровождающий их китаец. Боковые стекла, покрывшись мелкими трещинками, ссыпались внутрь салона. Правда, он воспринимал это все уже только краем сознания, потому что в следующую же секунду вслед за Касимом выкатился из машины, побежал куда-то на четвереньках, упал, снова поднялся, и, перевалившись через низенькие, очень жесткие, как из пластмассы, сросшиеся между собой кусты, наверное, специально высаженные вдоль дороги, распластался по земляной поверхности, втискиваясь в ее спасительные углубления.

Некоторое время он даже не решался поднять голову. Он не хотел видеть темную, в маске с прорезями, согнутую фигуру, целящуюся в него из пистолета с глушителем. Только бы не в лицо, подумал он с отвращением. Куда угодно – в темя, в затылок, в сердце, только бы не прямо в лицо. Ему уже приходилось видеть лица, превращенные выстрелами в кровавую кашу. Господи, если ты есть, сделай так, чтобы не в лицо, а например, в сердце… Пауза, пахнущая травой, тянулась нескончаемо долго, и когда он все-таки поднял голову и осторожно привстал на локтях, уперев их в щебенку, которой была набита здешняя неприветливая земля, он увидел вяло дымящуюся на шоссе брошенную машину, громадный валун, вдоль которого пробирался Касим, ощупывая рукой каждую выемку, белые, окруженные то ли яблонями, то ли сливами здания вдоль дороги и над ними – почти незаметные, блеклые, слабо-фиолетовые облака, будто тени, растянувшиеся вдоль горизонта.