Андрей Столяров - Изгнание беса (сборник)

Чьи-то руки осторожно подняли его, понесли, опустили на диван, скрипнувший продавленными пружинами: – Бедный мальчик… – Обыкновенные руки, совсем человеческие. У отца Герувима словно яд сочился из пальцев, после прикосновения выступали красные пятна на коже. А Лаура подкладывала ладонь, как кусок льда, – немел и тупо ныл промерзающий лоб. – Бедный мальчик, ему, наверное, месяц не давали есть… – Не месяц, а две недели, мог бы возразить он. Или, может быть, три? Он точно не помнил. Струйкой полилась вода в запекшееся горло. Сладкая и прохладная, как сама жизнь, имеющая необыкновенный вкус. Он открыл глаза. Как много их тут было! Черные тени в маленькой, скудно освещенной комнате. В отблесках призрачного, адского, стеклянного пламени. Высокий с властным голосом, сразу чувствовалось, что этот человек имеет привычку командовать, и другой – нервно сдавливающий виски пальцами, и доктор с толстостенным стаканом, где что-то плескалось, и разгневанный отец Герувим, и Лаура, которая беззвучно разевала и схлопывала рыбий рот, и еще кто-то, и еще, и еще. Он боялся, когда сразу много людей. Много людей – это почти всегда плохо. Их было много на холме. Ночью. Светили дикие автомобильные фары. Голубой туман, будто лед, лежал на вершине. Его привела туда мать и сильно держала за руку, чтобы он не вырвался. А вокруг, точно выкопанные из земли, – стояли. Лица бледные, вываренные, но не от диких фар – просто от страха. Страха было много; он чувствовал это, и его мутило. А некоторые были, кроме того, в матерчатых балахонах. Еще страшнее – белые островерхие капюшоны с прорезями для глаз. Жевали табак. Поднимая край ткани, сплевывали едкую жижу на землю. Потом проволокли т о г о – связанного, без рубашки. Босые ступни в крови, а мягкая выпуклая спина, будто свекла, – так его били. Он на всю жизнь это запомнил. Кто-то предложил хрипловато: – Давайте, подсажу мальца, пусть поглядит на одержимого… – Спаси вас и сохрани, добрый человек, – благодарно ответила мать. Он не хотел, он весь напрягался, но его все-таки подняли и подсадили. Открытый холм, залитый голубым, и на вершине – неуклюжий крест из телеграфных столбов. Т о г о, со свекольной спиной, уже прикрутили проволокой к перекладинам. Свесилась голова, потянув за собой слабые плечи. Казалось, человек хочет нырнуть и никак не решается. Он смотрел, забывая дышать. Страх пучился зыбким тестом. Рядом крестились изо всех сил. И мать тоже крестилась: дрожала и вытирала с лица цыганистый пот. Возник рядом с крестом главный в сумрачном балахоне, что-то провозгласил, подняв к небу два копотных факела. Все как-то уныло запели: “Господу нашему слава”!.. И мать пела вместе со всеми, прикрыв от восторга глаза. Завыло, будто в трубе, хлестануло искрами; длинный гудящий костер уперся в звезды. Стало вдруг ужасно светло. Фары выключили, и машины начали отъезжать. Заячий, тонкий, как волос, крик, вылетел из огня. Запели, как по команде, громче, видимо, чтобы его заглушить. Страх поднялся до глаз и потек в легкие. Он тоже кричал, – не помня себя, бил острыми кулаками в небритую, толстую, странно бесчувственную физиономию. Приторный дым относило в их сторону…

Его спросили:

– Ты можешь подняться?

Он, опираясь на руки, сел. Кружилась мутная голова, и тек по лопаткам озноб, оттого что слишком много людей. Хотя озноб был всегда – после геенны.

Громоздкий человек в двубортном официальном костюме уронил на него взгляд – кожа и кости, живот, прилипающий к позвоночнику.

– Доктор, он может идти?

– Да, выносливый мальчик.

– Тогда пусть одевается. – И повернулся всем телом к Лауре. – Я его забираю. Прямо сейчас.

Лаура отклянчила рыбью челюсть:

– Но… господин директор…

– Документы на опеку уже оформлены? – приятно улыбаясь, спросил отец Герувим. Тот, кого называли директором, посмотрел на него, как на пустое место. – Если еще документы не оформлены, то я обращаюсь к присутствующему здесь представителю власти.

Лейтенант полиции Якобс с огромным вниманием изучал свои розовые, как у младенца, холеные ногти.

– Закон не нарушен, – сдержанно сообщил он.

– Надеюсь, вы “брат наш во Христе”? – очень мягко, заглядывая ему в глаза, спросил отец Герувим.

– “Брат”, – ответил лейтенант Якобс, любуясь безупречным мизинцем. – Все мы, в полиции, разумеется, “братья”, но – закон не нарушен.

Нервный человек, который до этого, как от мигрени, сжимал виски, подал рубашку. Больше мешал ему – рукава не попадали. Человек морщился, злился и усиленно моргал натертыми, красноватыми веками. Вдруг процедил неразборчивым шепотком: – Доктор, у вас есть что-нибудь… от зубной боли? – У того растерянные зрачки прыгнули на отца Герувима. – Да не вертитесь, доктор, никто на нас не смотрит. – А вы что, из этих? – еле слышно прошелестел врач. – Так есть или нет? – Я не могу, обратитесь в клинику, – сказал врач. – А ну вас к черту с вашей чертовой клиникой! – Я всего лишь полицейский чиновник, – виновато сказал врач. – А ну вас к черту, полицейских чиновников, – отрывисто бросил нервный.

У него крупно, будто в истерике, дрожали руки.

– Сестра моя, – с упреком сказал Лауре отец Герувим. – Я напоминаю о вашем христианском долге…

– Простите, святой отец…

– Я обращаюсь, прежде всего, к вашему сердцу…

Лаура растерянно теребила клеенчатый вытершийся передник.

Тогда директор раздраженно ощерился и поднял брови.

– Ради бога! Оставьте своего ребенка при себе, – высокомерно сказал он. – Ради бога! Верните задаток.

Отец Герувим тут же впился в Лауру темными ищущими глазами.

– Ах, нет, я согласна, – торопливо сказала Лаура. – В конце концов, у меня есть свидетельство об усыновлении..

– Деньги, – горько заметил отец Герувим. – Всегда деньги. Проклятые сребреники.

Улыбка его пропала, будто ее и не было на лице. Он раскрыл плоский кожаный чемоданчик, наподобие медицинского, деловито собрал сброшенные на пол никелированные щипчики, тисочки, иглы. Уже в дверях, благословляя, поднял вялую руку:

– Слава Спасителю!

– Во веки веков!.. – быстро и испуганно отозвался врач. Только он один, никто более. Директор, дернув монолитной щекой, отвернулся. Лаура кусала губы – крупными, как у кобылы, зубами.

– Я вам еще нужен? – скучая, спросил лейтенант Якобс.

– Нет, благодарю, – коротко ответил директор.

Лейтенант с сожалением оторвался от созерцания безымянного пальца.

Легко вздохнул:

– Я бы советовал вам уезжать скорее. По-моему, он вас узнал.

– Да?

– Так мне кажется.

– Ах! – громко сказала Лаура.

Вышли на лестницу. Серый свет еле сочился сквозь узкую бойницу окна. Второе окно было заложено кирпичами. Карл наткнулся на помойное ведро и выругался, когда потекла жижа.