Андрей Столяров - Изгнание беса (сборник)

Эта сцена, вероятно, трогательная и очень забавная. Будто возродилась эпоха торжественных советских объятий. Впрочем, на ее «бывший» характер никто не обращает внимания. Телевидение записывает радость мужчин, хлопающих друг друга по пиджакам, крепкие горячие рукопожатия, «аплодисменты, переходящие в овацию», и уже через шесть часов, в дневных новостях дикторы с умилением сообщают о небывалом энтузиазме, который царит в «Русской армии», о поддержке ее со стороны самых разных народов и о страстном мужестве Девы, преодолевающей любые препятствия.

Здесь, конечно, есть некоторое преувеличение. За неделю с того момента, когда они на двух машинах выехали из столицы, Жанна преодолела большую часть пути от Москвы до нынешней границы России. Движутся они достаточно быстро: «армия», несмотря на ежедневное пополнение, пока что невелика и, благодаря «газонам», мобильна даже на российских проселках. К тому же во избежание инцидентов Жанна, точнее просчитывающий их стратегию дядя Паша, на ночевку предпочитает останавливаться не в городах, где возможны коллизии с местными органами правопорядка, а на безопасном, иногда весьма значительном от них расстоянии, что на первых порах не способствует вниманию прессы. О походе пишут только районные или областные газеты. И похоже, что Кремль даже не подозревает об этой неожиданной акции. Никому и в голову не приходит, что, даже не пробуя скрыться, как, наверное, поступил бы на ее месте любой здравомыслящий человек, Жанна открыто и недвусмысленно заявит о своем безумном намерении, обострит ситуацию до предела и бросит вызов сразу обеим столицам. До Кремля областная пресса доходит, видимо, с опозданием, и поэтому маршу «армии» по проселкам никто не препятствует; местные власти, скорее, рады этому неожиданному вниманию, компетентные органы на местах, не получив указаний, бездействуют, но когда в середине недели некая молодежная радиостанция выдает в эфир грандиозный по размаху и темпераменту репортаж, начинают спохватываться и другие средства массовой информации.

Уже на другое утро в колонне, пробирающейся на Брянск, появляются корреспонденты крупнейших газет, в том числе и нескольких зарубежных, две телевизионных бригады, «российская» и «независимая», и почти два десятка радиожурналистов, увешанных аппаратурой. Прямо в лесу, на поляне, собирается пресс-конференция, которую ведет Зайчик, делаются различные заявления, снимаются эффектные кадры. Вечером они появляются сразу в трех телевизионных каналах, и – бабахает, завеса невидимости с похода сорвана. Пресса буквально за сутки разносит сенсационные вести по всей России. В Кремле, вероятно, вздрагивают и чисто по-русски хватаются за головы. Теперь следует ожидать ответных мер соответствующих ведомств. И такие меры, конечно, предпринимаются незамедлительно. Когда уже после Брянска, где к «армии» Жанны присоединяется сразу почти тысяча человек, колонна, по настоянию дяди Паши, опять выныривает на Киевскую дорогу, обнаруживается, что автострада по всей ширине перегорожена металлическими «ежами», а за «ежами» сомкнул пластиковые щиты отряд особого назначения: дубинки, пятнистые комбинезоны, шлемы с закрышками. Вперед выступает офицер с репродуктором на груди и резко машет рукой, чтобы машины остановились.

Наступает, по-видимому, критическое мгновение всего похода. Ясно, что командиру отряда отдан очень четкий приказ: задержать и рассеять колонну «политических экстремистов», ясно, что ему даны инструкции применять все средства, какие он сочтет нужным – вероятно, слезоточивый газ, дубинки, водометную установку (две машины типа «пожарных» уже целятся на шоссе), – и не менее ясно, что командир намерен исполнить приказ любой ценой. И если в ближайшие полчаса именно это и произойдет, если насторожившаяся колонна и в самом деле будет рассеяна, если будут реквизированы автобусы и прочее их небогатое оснащение и, конечно, если хотя бы на сутки Жанна будет подвергнута превентивному задержанию, то на этом, по-видимому, и закончится их отчаянное предприятие: собрать «армию» во второй раз ей уже не дадут, момент будет упущен, энтузиазм растворится в безбрежных российских просторах, ей навсегда придется проститься с мыслями о предназначении.

Понимает все это, наверное, не только Жанна. Колонна автобусов, грузовиков, мотоциклов растерянно приваливается к обочине. С подножек, из кабин, из крытых фургонов сыпятся люди. Они топчутся и постепенно пробираются к ней, будто ища защиты. Жанна видит встревоженное хмурое лицо дяди Паши, бледную физиономию Зайчика, обрызганную сыпью веснушек, видит обрамленные веками, черные изюмины глаз Дона Степано. Кажется, он что-то советует; губы его, во всяком случае, размыкаются. Однако слова, будто чернила, расплываются в воздухе. Звуки до нее не доходят, как впрочем и все остальное. Она знает лишь, что все решается именно здесь, в эти минуты. Судьба всего предприятия. Сейчас или никогда! И тогда она поворачивается и идет по шоссе к колючему ограждению. А навстречу ей движется офицер, придерживающий на груди зев мегафона.

Этот короткий сюжет потом много раз будет показан по телевидению. Вся Россия увидит борозды бескрайних полей, гребенкой уходящие к горизонту, пыльные, точно искусственные, кустики ивы у придорожной канавы, серую, со свинцовым оттенком ленту дороги, и две так непохожие друг на друга – медленно сближающиеся фигуры. Погода в тот день под стать этой драматической сцене: небо в толстых трехъярусных облаках, и потому свет – рассеянный, почти не образующий тени. Некая сумеречность, как перед дождем, чувствуется в природе. Молчат птицы, не пошевелится под ветром ни единый листочек. И вдруг в ту секунду, когда между сближающимися людьми остается не более двадцати метров пустого пространства, что-то загадочное происходит в небесных сфера; кучевые плотные облака немного отодвигаются друг от друга, в самом центре, в зените образуется участочек синевы не больше носового платка, сноп яркого солнца внезапно ударяет оттуда и высвечивает, как на сцене, тоненькую фигуру Жанны. Причем, облака, вероятно, по-немногу перемещаются, и перемещается вместе с ними желтый луч солнца, следующий за Жанной. Она как будто плывет – в сиянии, соединившем небо с землей.

Картина потрясает прямо таки неземной красотой. И мы видим, как командир отряда вдруг останавливается, точно ослепнув, как он поднимает к лицу ладонь, пытаясь, по-видимому, заслониться, как он застывает, окаменев на пару мгновений, и как приближается Жанна – в конце концов замирая напротив него. Неизвестно, произносит ли она какие-нибудь слова или просто стоит, подсвеченная фантастическим пламенем. Бесшумно сталкиваются в небе тяжелые облака. Луч солнца гаснет. Сентябрьский простор обретает прежнюю хмуроватость. Однако значения это уже не имеет. Командир оборачивается и выкрикивает в мегафон приказ своим людям. Его распоряжения, видимо, неожиданны, но сияние – было, и все поняли, вероятно, его скрытый смысл: в три минуты тяжелые металлические «ежи» оттащены на обочину, водометная техника разъезжается, чтобы освободить дорогу, колонна трогается, командир, так и приросший на середине шоссе, отчетливо козыряет, головная машина, наверное от избытка чувств, выбрасывает звуковой сигнал, две-три секунды гудит он, стискивая тревогой сердца, и вдруг вся колонна взрывается бурей радости.