Михаил Юрьев - Третья Империя

В результате было принято решение об анафематствовании маркианства, наложении клятвы на все их обычаи и отлучении от Церкви самого Марка и наиболее видных его соратников, а также всех маркианцев, кто в трехмесячный срок не покается в ереси. Как сказал председатель комиссии епископ Георгий из Харькова: «Вы можете практиковать свое учение за пределами Церкви — пока вы не творите зла, земных законов вы не нарушаете, а нас это не касается. Вы можете даже называть себя христианами, если хотите, — законы нашей Империи не возбраняют и это. Но православными вы не являетесь и называть себя так не должны — да вам это и не нужно, судя по тому, что я от вас услышал».

Интересно, что итоги голосования (а соборный принцип, напоминаю, требует для принятия решения 75% голосов) замечательно иллюстрировали исходное значение слов «соборное решение», то есть получающееся в результате снисхождения Духа Святаго: часть маркианцев уже на Соборе поменяла под действием выступлений свои взгляды, а еще часть ушла, что и сделало возможным вышеуказанные итоги голосования. Маркианство после Собора полностью не исчезло — оно есть и по сию пору, правда уже за пределами ВРПЦ, и по аналогии с арианством можно предположить, что оно будет живо еще довольно долго. Но наиболее сильные и зримые проявления маркианских сверхспособностей исчезли, как будто анафема Собора лишила их силы — все воцерковленные люди России уверены, что так оно и есть. Так была побеждена самая опасная за последние века угроза русскому православию, а может быть, и всему христианству, — она, безусловно, была страшнее физических гонений на Церковь со стороны большевиков, точно по словам Спасителя: «Не бойтесь убивающих тело, души же убить не могущих; а бойтесь Того, Кто и душу может погубить в геенне».

Когда я уже вернулся из России и готовил эту книгу, в частности обсуждая ее с научным руководителем и коллегами на семинарах, один из преподавателей с нашего факультета, профессор Мартинез, спросил по поводу этой главы: «А какое место занимает в России религия в жизни народа? Вот вы весьма любопытно пишете, уважаемый господин душ Сантуш, о духовенстве, о реформах и Соборах, о ересях и каноне — а вот помимо духовенства, много ли тех, кто готов, как говорил Христос, бросить все и пойти за Ним? Во многом ли люди себя ограничивают в повседневной жизни ради заповедей Христа; боятся ли смерти?» Я задумался и дополнил эту главу тем разделом, который вы сейчас читаете.

Людей, для которых православная вера является не просто частью жизни, а ее основным содержанием, в России, конечно, меньшинство, но не такое уж и малое — по моим представлениям и наблюдениям, процентов 10–12 от общей численности православных, то есть около 55 миллионов человек. Это те, для кого пропустить более одной воскресной службы подряд — ЧП, а такие вещи, как воровство, прелюбодеяние или отказ в посильной помощи нуждающемуся, даже не придут им в голову. Их доля выше в малых городах и поселках и ниже в мегаполисах, и они обычно скромны по манерам поведения и положению в жизни и потому мало заметны, хотя их сразу видно по выражению лица и особенно по глазам. Но именно они являются аккумуляторами истинно российского духа, и в любую тяжкую для страны пору они — первая подмога. Среди остальных (помимо духовного сословия, о котором я уже писал в соответствующем разделе) еще процентов 20–25 от всех православных составляют люди, живущие обычной земной жизнью, такой же, как мы, для которых тем не менее наличие Бога и Церкви является постоянно присутствующим и ощущаемым фактором этой жизни.

Русские очень любят рассуждать и спорить о вопросах веры; жаркие дебаты на богословские темы не редкость и среди застолья, и на улице. Но этим дело не ограничивается — религиозность накладывает отпечаток на все аспекты жизни русских. Мысль «Нехорошо так поступать, потому что Господь не велит» точно посещает русских чаще, чем нас; им она заменяет многие общественные нормы. Русские больше, чем мы, склонны прощать других — я имею в виду тех, кого прощать нет оснований с позиций обычной морали. Притом под словом «прощать» я имею в виду не отсутствие враждебных действий или даже слов, как это зачастую понимается у нас, а восстановление дружелюбного отношения и общения в полном объеме. Русским более свойственна простая жалость, без элементов долга и справедливости: например, я не могу сказать, что там больше подают нищим, чем у нас, но если у нас никто не подаст профессиональному попрошайке, то русский запросто может сделать это и сказать: «Ну и что, разве мне решать, кто достоин помощи?»

Как я уже писал в главе «Экономика», русским более свойственна не тяга к неограниченной роскоши, а созерцательное отношение к жизни. Они более склонны задавать себе вопрос «А зачем это все?», и хотя многих это приведет лишь к меланхолии, пьянству и другим негативным проявлениям, но многие и задумываются над этим вопросом, и разрешают его для себя в религиозном ключе. Русские более склонны видеть в своей жизни непосредственное проявление Божьей воли и не противиться ему; такие соображения, как «не буду противиться этому ходу событий не потому, что ленюсь или боюсь, а потому что ощущаю, что это со мной неспроста», весьма распространены.

Столь же распространены представления о том, что твои достижения являются не твоей заслугой, во всяком случае не только и не столько ею, а проявлением Божьего благоволения или иного Его промысла о тебе. Это порождает чувство благодарности — у русских в быту благодарственные молитвы даже более часты, чем просительные. Но еще это приводит к характерному мироощущению: для того, чтобы сохранить свое счастье и отвести напасти, надо не столько прилагать усилия для сохранения имеющегося — близких, здоровья, денег, — сколько молить Бога и совершать угодные Ему дела. И наоборот, стоическое терпение в тяжелых жизненных обстоятельств, отсутствие ропота на судьбу и вера в то, что все будет решено Господом наилучшим образом, также почитаются за большую добродетель и весьма распространены. Бороться же за исправление нежелательных обстоятельств своими силами, обычным земным образом, считается приемлемым, но не главным средством исправления этих обстоятельств.

Загробная жизнь для многих русских гораздо более реальна, чем для нас: в обычной жизни достаточно часто встречается боязнь наказания на Страшном суде за уже совершенные грехи, не дающая человеку покоя и заставляющая его это замаливать или чем-то хорошим компенсировать. Столь же часто встречается не концептуальное, а совершенно реальное и серьезное ожидание встречи после смерти с почившими близкими — абсолютное большинство русских, например, верит тому, что венчанные супруги непременно встретятся на небесах, и специально для этого венчаются, хотя это не догмат, а просто предание.