Фрэнсис Спаффорд - Страна Изобилия

Это успело произойти миллионы раз.

“Товарищ Косыгин, — мысленно произносит Лебедев. — Я знаю, что решение уже принято, и все-таки должен обратить ваше внимание… должен просить вас рассмотреть… должен поставить под сомнение целесообразность… должен… должен…”

Что это? По коридору в их сторону шагает грузный мужчина средних лет, стриженные щеточкой черные волосы сияют в свете ламп, руки — каждая размером с окорок — отбивают в воздухе какой-то ритм, на лице доброжелательная улыбка. На мгновение Лебедев решает, что на них свалился сам генсек, но нет — это партийный начальник какой-то из республик, он забыл, как его зовут; все они благодаря волшебному осмосу власти нынче слегка напоминают Брежнева, совсем как раньше, когда начальники поменьше походили на Хрущева, а до того — на Сталина. Жизнерадостный взгляд проходит сквозь сидящего на скамье Лебедева, словно через пустое место, и останавливается на той, что сторожит дверь. Белорусский гость, а может, молдавский, подмигивает. Она, залившись румянцем, поднимает руку к прическе, твердой, как безе.

— Привет, француженка, — говорит он. — К самому можно?

Она тут же выбирается, виляя задом, из-за стола и цокает каблуками к двери, чтобы открыть ее перед ним. Она не худенькая, целиком заполняет свою юбку до колена. Киевский гость (а может, владивостокский), ловко проходя в щель дневного света, появившегося по ее велению, шепчет ей что-то такое, от чего она хихикает, и небрежно, по-хозяйски опускает руку на ее зад. Когда она снова закрывает дверь, жеманная улыбка еще не окончательно сошла с ее лица, но исчезает, стоит ей заметить, куда направлен изможденный взгляд Лебедева. Хотя по сравнению с другими взглядами этот — практически абстрактный, в его обладателе не осталось почти ничего, что могло бы реагировать на подобные вещи.

— Ф-ф-ф, — говорит она. Не для тебя.

— Значит, вы — француженка? — спрашивает Лебедев.

Она лишь злобно косится на него.

Еще одна клетка легкого. У капельки вязкой массы есть возможность вызвать мутацию гена ras, которая является устойчивой. Липкий снаряд, движущийся в поисках электрона, должен достичь цели и вклеить Г в Ц в нужном месте, в нужный момент в жизни клетки, именно тогда, когда фермент вдруг оказывается не в состоянии сравнить ras с его негативом. То есть когда клетка легкого уже занята делением на две клетки. Вязкая масса вплывает и находит внутри ядра двойную спираль, разделенную на две отдельные нити, каждой из которых предстоит вырасти в новый полный геном. Случайных капелек вязкой массы в случайном ливне множество, но вот появляется одна — та, что присасывается к хромосоме номер 11 в положении, позволяющем ей создать постоянно включенный вариант ras, как раз когда разделенные половинки хромосомы номер 11 болтаются каждая сама по себе. Фермент-редактор опоздал — править мутанта-Ц теперь не по чему. Вместо него вдоль нити движется полимераза, ферментсинтезатор, который постепенно выстраивает другую половину новой двойной спирали. А дойдя до Ц, он послушно изготовляет новый аналог для другой стороны, подходящий, полностью противоположный. Искаженный код воспроизведен. Через некоторое время в ядре появляются два набора законченных хромосомных пар. Они отходят друг от друга. Ядро вытягивается, надувается, делаясь похожим на гантелю, и тоже разрывается надвое. Наконец, внешняя оболочка клетки повторяет разрыв, утончаясь, вытягиваясь и снова собираясь в пару отдельных липидных шариков. В одном содержится ras в его первоначальной, неискаженной форме, но рядом с ним у Лебедева теперь появилась новая клетка легкого, в которой ras постоянно включен. И этот ras немедленно принимает на себя командование клеточным механизмом, начинает подготовку к сверхбыстрому размножению клеток. Клетка, в которой ras работает постоянно, не согласна сотрудничать с соседними клетками ни в каких делах. Так, ей не хочется быть частью легкого. Ставши наконец двоичной, она хочет лишь превратиться в две клетки, в четыре, в восемь, шестнадцать, тридцать две…

Но ничего страшного. Тело привыкло к тому, что с ras то и дело происходят всякие неуправляемые штуки. У него имеется еще один, последний защитный механизм. Когда ras сходит с ума, другой ген, поодаль, на хромосоме номер 17, обнаруживает молекулярный признак, свидетельствующий об этом накоплении, и аккуратно, быстро заставляет клетку покончить с собой. Клетка умирает. С ней исчезает и мутировавший ген.

Это успело произойти тысячи раз.

Как человеку тактично, без лишних слов объявить о том, что труд всей его жизни пошел насмарку?

18 декабря прошлого года Лебедев был на совещании в Минрадиопроме, слушал, как собравшиеся шишки из правительства и Академии наук уговаривают себя, что советскую вычислительную технику следует уничтожить. Разумеется, они выражались несколько иначе. Вопрос был в том, какую модель машины следует развивать, чтобы создать ЕС ЭВМ, единую систему, которой предстояло управлять народным хозяйством в 70-е. С одной стороны, имелась возможность спроектировать свою собственную, унифицированную линию системных блоков следующего поколения. С другой, поступило предложение сделать копию ЭВМ, ставшей обычным коммерческим продуктом на Западе, серию IBM 360. Все присутствовавшие хвалили отечественную советскую технологию, однако большинство говорило о ней как о рискованном варианте. Им нравился надежный путь: выбрать существующий продукт вместе с существующим, не раз проверенным программным обеспечением. Этот путь, несмотря на все его усилия, они и предпочли.

Однако надежность была мнимой. Он все пытался, однако почему-то безуспешно, донести до них простую истину о том, что, если они выберут IBM, то на деле машины IBM они не получат. Программное обеспечение IBM они не получат. Надежности IBM они не получат. Эти вещи в Советский Союз не поставляли. Вместо того они приговорят себя к тому, чтобы заниматься обратными разработками, пытаясь воспроизвести IBM 360 в потемках, с малым количеством документации и без образца первоначальной 360-й модели, который можно было бы разобрать. На это уйдут годы. А 360-я появилась в 1965-м! Еще до того, как начнутся попытки ее скопировать, ей стукнет пять лет. Стало быть, они обрекут себя не просто на имитацию, но и на вечное отставание. Они без конца будут гоняться за тем, что американцы уже сделали, причем много лет назад. Да, по-прежнему останутся специальные ЭВМ, которые надо будет делать для военных, чтобы управлять столкновениями атомов и запуском космонавтов, но общего процветания не будет. Не будет больше состязания между конструкторскими бюро, когда Институт точной механики постоянно соревновался с Институтом электронных управляющих машин, с Институтом кибернетики, с СКБ-245 в погоне за скоростью вычислений. Не будет больше великолепных чудачеств вроде бруснецовского троичного процессора в МГУ, единственного в мире, где использовались элементы с тремя состояниями. Не будет стремления выйти за границы достижимого. Не будет больше конструкторской работы, как следует продуманной, — лишь медленное, мрачное подражание.