Александр Розов - Футуриф. Токсичная честность.

— Приятно, что моя «Ласточка» здесь не выделяется. Среди экзотики, на которой ходят здешние завсегдатаи, «Ласточка» сойдет за неоригинальную классику.

— Угу, — согласилась Линда, сделала еще глоток коктейля, и спросила, — Кэтти, а ты куда дальше пойдешь?

— Не знаю, — мулатка пожала плечами, — может, назад на Агалега. А может к Занзибару, в зависимости от того, куда Эрл притащит аппаратуру. Мне же надо это принять на борт.

— Я поняла, — голландка кивнула, — и, потом вы пойдете искать следы инопланетян?

— Да, у нас же экспедиция. Следи за новостями на нашем сайте «UFO-fisher».

Линда снова кивнула, и нерешительно сказала.

— Знаешь, Кэтти, может это глупо, но… Я всегда завидовала девчонкам, у которых есть старшая сестра. Ты понимаешь? В общем, я буду по тебе скучать. Я совсем дура, да?

— Так, — строго произнесла штурман, — во-первых, ты не дура. Ты замечательная, но еще маленькая. А во-вторых, давай-ка еще раз повторим, какие будут твои шаги в Италии.

— Кэтти! Я все отлично помню! Я прохожу выездной контроль, и сразу за воротами ищу высокого парня в кремовом костюме с лимонным галстуком в алый горошек.

— А рубашка? — быстро спросила штурман.

— Что? Рубашка? Ах да, рубашка бирюзовая. Хотя, я думаю, одного галстука хватит для узнавания. Вряд ли там будет несколько высоких парней с таким жутким галстуком.

— Линда, ты плохо знаешь Италию, так что, помни о рубашке. Давай, продолжай.

— Ну, — сказала голландка, — я вешаюсь на шею этому парню с криком: «О, Ларри, очень классно, что ты меня встречаешь». Он спрашивает: «Как там моя кузина». А я отвечаю: «Крошка Ви крутит парусом и попой, как всегда». Вот и все. Дальше он сажает меня в машину, и мы едем в Неаполь к дяде Стефано. Слушай, Кэтти, а почему «крошка Ви»?

— Это мое семейное прозвище, — пояснила Кэтти (aka Вайлет).

— А… Слушай, как получилось, что у тебя родичи в Италии?

Шкипер загадочно улыбнулась и дотронулась указательным пальцем до своих губ.

— Это очень трогательная семейная легенда. Мой прапрадедушка был неаполитанец и владел огромной плантацией кофе в Эфиопии. Тогда там была колония Итальянского королевства. И вот там он увидел безумно красивую негритянку. Примерно такую же красивую, как я. То, что было дальше, совершенно естественно по нынешним меркам, однако в те времена считалось страшным нарушением приличий. И прапрадедушке с подругой пришлось слинять во Флориду. Там они занялись разведением табака, а их потомки освоили тему с сахарным тростником, рыбой, и контрабандой самогона. Это длинная и запутанная история. Позже, уже в нашем веке кто-то из их потомков решил вернуться к корням. Это значит: или в Неаполь, или в район Африканского рога.

— Потрясающе, просто потрясающе! — воскликнула Линда и захлопала в ладоши.

Через несколько минут после вылета с сомалийского острова Баджун-Чула, принц Азим Мансур эль-Обейда, подошел к Иоганну Вилворту, все еще пребывающему в состоянии депрессии и, размахнувшись, влепил ему тяжелую пощечину. Голландский цветочный король всхлипнул и сжался на своем сидении. Бить его дальше было скучно… Принц окинул взглядом салон самолета в поисках другого развлечения, и обратил внимание на Хэнка Торнтона, о чем-то шептавшегося с Эламом Митчеллом.

— Хэнк! Иди сюда! — приказал принц таким тоном, которым обычно командуют «к ноге» служебной собаке.

— Да, сэр, — внешне невозмутимо отреагировал на это бывший лейтенант американской фронтовой разведки, дружески подмигнул собеседнику, и направился к сыну босса.

Казалось бы, мимолетный эпизод, но Элам Митчелл успел отметить несколько важных нюансов.

Во-первых: Судя по интонациям, принц подозвал Торнтона не чтобы наказать, а чтобы поощрить. Но, традиционно-дворцовый стиль сейчас сыграл с зажравшимся потомком аравийских кочевников злую шутку. Форма вызова была для бывшего американского боевого офицера оскорбительна, почти как пощечина (которую принц полминуты назад отвесил пожилому голландскому мультимиллионеру).

Во-вторых: Хэнк Торнтон (в отличие от мультимиллионера) не такой человек, который оставит оскорбление без ответа. И теперь, даже если принц, или папаша-эмир, поощрит Хэнка коллекцией золотых унитазов и гаремом из дюжины красоток, это не поможет. В дружеском подмигивании Хэнка (мелочь, если глядеть со стороны) Элам прочел ясное послание: «не напрягайся, брат — мы с тобой убьем их всех, просто чуть позже».

В-третьих: Теперь Элам Митчелл был совершенно уверен, что Хэнк — свой, ему можно доверять, он не предаст потому, что хочет того же, чего хочет сам Элам, и звено-97.

В-четвертых: Между прочим (и это очень интересно!) Элам убедился, что у процедуры веритации существует дополнительный эффект, возможно, неизвестный даже авторам. Усиление эмпатии — способности понимать собеседника на уровне эмоций. Вот сейчас, путем эмпатии, Элам за миг узнал о Хэнке не меньше, чем за час словесного общения.

В-пятых: Вспомнив книгу Фрейзера в контексте обстановки, Элам понял: враждебность младшего плавсостава гипер-лайнера к администрации и пассажирам, это первобытный феномен вражды к чужому племени, замечательно объясненный в книге. Это совсем не похоже на вражду между людьми в современном мире, ведь для первобытного человека представитель чужаков — это не человек, а вредное животное, и внешнее сходство этого животного с человеком только увеличивает вероятную вредоносность — поэтому просто необходимо уничтожить чужаков как расу, как биологический вид, как генотип…

Между тем, на острове Баджун-Чула по распорядку близился обед, а точнее (как решил пиратский полковник Хафун-Ади) небольшой клубный банкет на борту малой самбуки. Самбукой (в этом случае) называется не сорт мятного ликера, а тип парусного корабля, который известен в Индии под названием «дхоу». Самбуки (или дхоу) более тысячи лет бороздят Индийский океан. Они таскают грузы до ста тонн, и до сих пор популярны в бедных странах благодаря крайней простоте, дешевизне и достаточной надежности.

Даная 20-метровая одномачтовая самбука с шириной в треть длины, могла бы служить образцом кораблестроительного примитивизма. Сейчас она, будучи пришвартованной в одной из бухточек острова, играла не роль грузового судна, а роль плавучего кафе-клуба. Ее развернутый и отклоненный парус служил навесом от солнца, а крышка квадратного грузового люка использовалась, как широкий стол, где можно было расставить жратву и выпивку. Для двоих стол был великоват, но это не смущало полковника Хафун-Ади.

Он поднял стакан виски с парой кубиков льда и, дождавшись, пока гость последует его примеру, и объявил: