Виталий Вавикин - Шарманщик

– Как выглядел этот мужчина? – спрашивает агент.

– Не помню, – говоришь ты.

– Что вы делали в квартире Шмидта?

– Искал Диану. Это копир, который принадлежит моей сестре…

– Мы знаем, кто такая Диана.

– Вот как?

– Вы знали, что Шмидт в розыске?

– Нет.

– Вы знали, что Миранда Чжунг в розыске?

– Нет.

– Как вы познакомились со Шмидтом?

– Он приехал ко мне.

– Почему?

– Потому что его шарманка начала писать обо мне.

– Почему?

– Не знаю, я не создавал этих машин.

– Ваша шарманка принадлежала вашей матери и досталась вам после ее смерти, когда вы вернулись с фронта?

– Да.

– Почему вы записались добровольцем, прибавив себе лишний год?

– Тогда это мало кого волновало.

– Что вы хотели доказать этим поступком?

– Ничего.

– Вам нравилось убивать?

– Лишь тех, кто по другую сторону.

– У вас есть награды?

– Я никогда не хотел быть героем.

– Почему по окончании войны вы не остались в армии?

– Потому что война закончилась.

– Значит, вы служили лишь потому, что была война?

– Да.

– Что вы можете сказать об офицерах?

– Ничего.

– Ничего хорошего или ничего плохого?

– Просто ничего.

– Вы поддерживаете отношения с сослуживцами?

– Они все погибли.

– Вы обвиняете себя в их смерти?

– Нет.

– Они могли бы обвинить в своей смерти вас?

– Это война.

– Вас никогда не посещали мысли о суициде?

– Нет.

– Почему же тогда вы посещаете психоаналитика?

– Потому что это оплачивает правительство.

– Вы когда-нибудь употребляли наркотики?

– Да.

– Вы считаете себя наркоманом?

– Нет.

– Вы считаете, что легализация наркотиков – это плохо?

– Нет.

– Вы обвиняете правительство в том, что во время войны вас заставляли принимать психотропные препараты?

– Нет.

– Как вы думаете, почему Миранда Чжунг выбрала вас главным персонажем в своей статье о молодых солдатах, вернувшихся с войны?

– Потому что у меня есть шарманка.

– Это ваше мнение?

– Нет, это она сама мне сказала.

– В квартире Шмидта?

– Да.

– Шмидт может это подтвердить?

– Его не было дома.

– Тогда как вы смогли войти?

– Дверь была открыта.

– Вы знаете, где сейчас находится Шмидт?

– Нет.

– Вы знаете, где сейчас находится Миранда Чжунг?

– Нет.

– Какие чувства вызвала у вас эта женщина?

– Никаких.

– Но ведь она азиатка.

– Война закончилась.

– Со сколькими женщинами вы состоите в постоянной физической связи?

– С одной.

– У вас есть дети?

– Нет.

– Как вы можете охарактеризовать свою жизнь?

– Никак.

– Это вас тревожит?

– Нет.

– У вас есть друзья?

– Один.

– Как его имя?

– Он умер. Уже давно умер.

Агент Раш сменяет агента Хэнзарда и рассказывает о том, как пытал азиатов током.

– Вас это беспокоит? – спрашивает он.

– Нет, – говоришь ты.

– Вы когда-нибудь принимали участие в чем-то подобном?

– Нет.

– А хотели?

– Нет.

– Если бы снова началась война, вы бы ушли добровольцем?

– Нет.

– Почему?

– Потому что война не начнется.

Раш кивает, делает какую-то пометку и достает пачку сигарет.

– Закуривайте, – предлагает он. Бумажные спички разгораются лишь с третьей попытки. – После войны мирная жизнь кажется лишенной смысла, не так ли? – спрашивает Раш.

Ты затягиваешься сигаретой и говоришь, что иногда выпиваешь с пастырем из местной церкви.

– Так вот он говорит: блажен тот, кто может поступать как считает правильным и при этом не чувствовать себя виноватым, а все то, что совершается без веры в то, что это правильно, – грех.

– А по вам и не скажешь, что вы верующий человек, – говорит Раш.

– Нет, не верующий, просто проповедник иногда уж больно хорошо говорит, а иногда несет такую чушь, что остается только пить.

– Да, – взгляд агента устремляется куда-то сквозь тебя. – Так вы считаете, что воевали зазря?

– Я говорю не о войне. Я говорю о том, что сейчас.

– Нынче все сложно.

– Да уж, – говоришь ты.

Вы сидите и курите, слушая тишину.

– Странно, – говорит Раш. – Ты мог бы быть моим сыном или другом. Но мы сидим по разные стороны этого стола, и ничто не сможет изменить этого. И как бы сильно не билось сердце, рука навсегда останется твердой, и мы, не колеблясь, нажмем на курок, как только на то будет необходимость. И никаких сомнений и угрызений совести.

Ты выходишь из здания АНБ, и желтый аэрокэб уже ждет тебя. Медсестра в «Ексодусе» извиняется, говорит, что ошибки нет, и снова извиняется.

– А мост все уже и уже, – говорит тебе Майк.

Ты выходишь на улицу и читаешь брошюрку о вирусе Клейптона, обнаруженном в твоей крови. Лекарства нет.

– Ну и сколько тебе осталось? – спрашивает Майк. – Сколько еще шагов вперед?

Ты пожимаешь плечами. Вирус Клейптона вывели азиаты в конце войны, когда все уже, по сути, было решено. Их женщины добровольно позволяли ввести себе этот вирус, а потом отправлялись в захваченные армиями Акрида города и отдавались солдатам победителей.

– Да, дикие были времена, – говорит Майк, словно читая твои мысли. – Глупо, наверно, избежать пули, чтобы потом сдохнуть от вируса. – И Майк уже не рядом с тобой. Он сидит под ясенем и играет на гитаре:

Бармен спрашивает, что будешь пить. Заказываешь пиво. Пена медленно ползет по узкому горлышку вверх. Запах солода врезается в ноздри. К нему добавляется запах затушенных сигарет, человеческой плоти и пота. Чувство такое, что это не бар, а мусорный бак. Оглядись. Никого, кроме тебя и бармена. Похоже, все эти запахи исходят уже от самих стен.

– Что-то не так? – спрашивает тебя бармен.

– Здесь воняет, – говоришь ты.

– Чем воняет?

– Нами… Вся эта гребаная жизнь провоняла нами…

– Мерзко, правда? – говорит Майк. – Уверен, ты даже слышишь, как потрескивает табак твоей сигареты во время затяжки и как где-то тикают часы. Драгоценные секунды утекают, а ты не знаешь, как потратить это оставшееся у тебя время. Ни одной мысли. Ни одной идеи. Хотя, думаю, их и раньше у тебя не было. Прекрасный финал никчемного существования. Ведь если задуматься, то ничего другого мы и не заслужили.

– Знаешь, Майк, – говоришь ты. – А ведь я единственный, кто тогда не струсил. Единственный…