В. Галечьян - Четвертый Рим

— Никодим, голубчик, тебя опять психолог вызывает, хочет поиграть с тобой на сон грядущий в тестики. Да и энцефалограмму ты уже не делал дней несколько. Давай, дорогуша, прошвырнись.

— Это же парадокс, — замахал руками Никодим, когда нянечка вышла. — Какого черта я должен посещать шизанутого за всю масть невротика с его сраными тестами…

Отведя душу в значительно более крепких выражениях, Никодим со стоном поднялся с постели и стал-таки готовиться к неприятному визиту.

Поев из общего котла, историки решили прилечь, чтобы завязался какой-нибудь жирок на тощих животах, но, промучившись полчаса на одной кровати, которую сообща занимали для сохранения тепла, разом вскочили и, жмурясь на солнышке, стали одеваться. Жажда «доесть» злокозненного монаха и публично еще раз изложить свое понимание истории и природы привело их к фонтану. Иезуит и голые оппоненты историков в это время бродили между обломками мраморных статуй и собирали цветы.

— Священная история вершится ее вечным повторением в человеческой жизни, а не только в эзотерических спекуляциях, — начал Тойбин без всякого вступления. — Любое истинное событие не только указует на Высшее, но и само обладает Высшей значимостью и состоит в опыте поглощения индивидуального божественным. Там, где исчезает этот опыт, теряется постигаемый смысл и божественное меняется на свою противоположность.

— Понимая все это, я вернулся, — гордо выпрямился Губин.

— Вы можете не бояться меня, — прошептал незаметно подошедший Иезуит, поправляя венок на голове. — Я очень жалею, что не проявил достаточного смирения в обучении.

— Вот видишь, — обрадовался Тойбин, — подтверждение моей теории само пришло, — и продолжил, развеивая недоумение Губина: — Разве я не учил, что человек достигает цивилизации в ответ на вызов в ситуации особой трудности, воодушевляющей его на беспрецедентное до сих пор усилие.

— Действительно, — должен был согласиться Губин. — Ведь это мы с тобой создали систему особой трудности для него.

— Конечно! — воскликнул Тойбин и дружески хлопнул Губина по плечу. Тот поморщился, но отвечать не стал.

— Цивилизация несет погибель, возрождает же любовь! — провозгласил Орфей и схватился за губную гармошку.

— Любовь поднимет нас над всеми, — ухватил Орфея за ногу Нарцисс.

— Как же все-таки постичь истину, чтобы нести ее в массы? — вздохнул Иезуит, и историки невольно повернулись к нему.

— Существует один истинный путь получения волевого импульса, — презрительно оглядел монаха Тойбин. — Ты должен найти достойную историческую личность и вступить с ней в духовный союз.

Тут он напыжился, давая Иезуиту представление об истинном виде образца.

— Слушать глухими ушами неземную музыку кифары Орфея — ну и идейка! — захихикал Губин.

Тут все невольно обратились к Орфею, и тот ответил совершенно загадочно:

— Ты услышишь музыку, если душа твоя созрела для понимания.

Надо отдать должное Никодиму — он никогда не задумывался о собственной душе и, более того, мгновенно отметал любые дискуссии на данную тему. Однако юноша пребывал далеко не в лучшем состоянии и, дабы успокоиться, считал ступеньки на пути к психологу.

Пять пролетов вниз, потом проход по мощенному булыжником двору, огороженному со всех четырех сторон глухими стенами, дверь, обитая блестящим пластиком, и… широкий вестибюль приемного покоя. Вращающаяся стеклянная дверь, раскидистые пальмы в горшках с изъеденными зелеными листьями, все то же, как при первом визите в качестве душевнобольного, только тогда у входа стоял молодой конвойный прапор со штыком у пояса. Сейчас вместо него так же сурово и неподвижно стояли два хмыря из местных психов в байковых серых халатах, таких же, как и на Никодиме. Вместо штыков у них были подвешены на кушаках железные прутья, свинченные с больничных кроватей, но выражение лиц психов было еще более служебное, чем у царских часовых. Если те, прежние, служили, дабы не выпускать беглецов, то задача нынешних более сложна — не впустить с улицы претендентов на больничные харчи.

Никем не сопровождаемый, не то что в былые времена, когда каждого испытуемого в лаборатории конвоировали не менее двух санитаров, Никодим поднялся в отделение психотерапии.

«Косить или не косить, — думал он, идя по узкому коридорчику, где, как и несколько месяцев назад, висели таблички с фамилиями и научными званиями врачей, — вопрос тяжелый. С одной стороны, ранее, когда псих косил, он уходил от наказания со стороны карательных органов, с другой, сейчас скажи, что ты здоров, и сестра-хозяйка не поможет. Сами психи выгонят лишний рот к такой-то матери».

Он постучался в кабинет врача и осторожно приоткрыл дверь. В окружении трех сияющих экранов ему навстречу повернулось узкое лицо с внимательными глазами из-под русой челки. Психолог был молод, бодр и, несмотря на всеобщую деградацию, полон энтузиазма. Он жил в лабораторном корпусе вместе с женой и сыном, которых поселил рядом из соображений экономии и безопасности. Кроме того, он считал, что чем раньше ребенок познакомится с теневыми сторонами действительности, тем больше у него шансов выжить.

— Просматривал я вчера ваш вопросник тестовый, — безо всякого приветствия обратился к Никодиму врач, — и пришел к выводу, что вы, дорогой, при ответах бессовестно врете. Открою вам сейчас такой секрет, такой секрет ужасный… — психолог замахал, как утка крыльями при кладке яиц, — вы своим ушам не поверите и, конечно, разнесете его по палатам. Дело в том, что во всех вопросниках, которые я даю больным для заполнения, существуют поправочные кривые на правду и ложь. И эти кривые, дорогой мой, ни вам, ни вашим коллегам никак не обойти. Все ваши ответы я суммирую на мониторе и получаю так называемый «профиль». Так вот, такого лживого профиля, как у вас, я не видел даже у знаменитых аферистов. Более того, когда вы нажимаете на кнопки, я изучаю не только информацию, которую вы передаете, но и моторику ваших рук. И есть, к вашему сведению, целая наука почище графологии, которая позволяет по движениям рук, непроизвольным движениям, естественно, составить такой же профиль вашей духовной сущности. Вы пронизаны ложью, мой друг. Причем вы лжете, даже когда простой расчет рекомендовал бы придерживаться истины. При этом вы очень хитры, честолюбивы, неразборчивы в средствах для достижения цели и изобретательны в методах. Что же вы делаете у нас, абсолютно здоровый и незаурядный разбойник? Никогда не поверю, что у вас ничего не припасено на черный день и вы нуждаетесь в дармовой каше.

Никодим улыбнулся. «Вот могилу себе роет, — . подумал он лениво, — ну прямо сам нарывается на чистку. Самого болвана держат здесь по инерции, так нет, неймется. Лезет в сыщики. С другой стороны, я тоже хорош, надо было подготовиться лучше к этим сраным тестам, а не прокалываться по мелочам. Еще два месяца назад все это было бы опасным, сейчас просто смешно… до тех пор, пока этот тип не обратится в полицию. А он обязательно настучит».