Катерина Кюне - Пожизненный найм

Пока неизвестный менеджер с некрасивым деревенским именем поднимался на сцену, люди в коричневых костюмах расчистили проход к алтарной башне, и, держа в руках изогнутые подсвечники, вытянулись по струнке по обе стороны живого коридора.

***

Федор слушал речь Жреца, но не слышал её. Он, как на школьном уроке, когда учитель вызывает к доске по списку, ждал только, когда назовут его фамилию. Он боялся не расслышать или пропустить этот момент, заставить Жреца повториться, позволить коллегам подталкивать его к сцене, и, таким образом, испортить продуманное, плавное течение церемонии. И всё же, когда имя его прозвучало, неожиданно громко и торжественно, он остолбенел. И только пару секунд спустя наработанный за время репетиций автопилот привел его ноги в движение, и Федор в два счета оказался на ступеньках, ведущих на сцену, и здесь окончательно вышел из ступора.

Он подошел к микрофону, где его ожидал Жрец, и посмотрел в зал. Федя никогда раньше не выступал перед такой огромной аудиторией. В школе он регулярно участвовал в конкурсах чтецов, но, за отсутствием каких-либо артистических способностей, ни разу не доходил даже до общегородского этапа. Поэтому его опыт публичных выступлений сводился к бубнению «уж сколько раз твердили миру» со сцены школьного актового зала на двести человек, набитого усталыми мамашами и елозящими от скуки учениками.

– Пользуясь случаем, я хочу сказать, что право преподнести дары – для меня огромная честь и я обязательно оправдаю оказанное мне высокое доверие, – начал Федя свою заученную до автоматизма коротенькую речь. – Я очень благодарен руководству за то, что оно так высоко оценило мои профессиональные и личные качества. Я горжусь тем, что работаю в такой корпорации, как «Танит-Групп», в команде настоящих профессионалов своего дела. Я очень рад, что каждый день, приходя на работу, я встречаю прекрасных, отзывчивых, жизнерадостных людей, которые практически стали моей семьей.

В это время два коричневых пиджака вынесли на сцену плетеную корзину. Над корзиной явно поработали профессиональные оформители: живописно, как на голландском натюрморте, свисала через край гроздь белого винограда, лоснились яблочные, грушевые и манговые бока, в центре торчала пара гранат и желтая пушистая айва. У Феди, который за весь день не взял в рот не крошки, при виде этого ланча Адама и Евы отчаянно засосало в желудке. Он взял корзину из рук пиджаков, даже не взглянув на их лица, и она оказалась настолько тяжелой, что Федор испугался, дотащит ли её до алтарной колонны? Ведь ещё нужно в этих полупотьмах спуститься с лестницы, а идти с корзиной жутко неудобно… И не дай бог хоть одна виноградинка упадет со своей плодоножки на пол!

И он пошел маленькими шажками как фотомодель, бережно держа корзину перед собой. В это время Жрец, все ещё стоявший на сцене, поднял руки и по его дирижерскому жесту оркестр заиграл помпезную мелодию с арабскими мотивами, а потом сотрудники Танит, разбросанные в толпе, хором грянули корпоративный гимн. Федор знал слова гимна также хорошо, как собственное имя:

Зная, что сейчас его показывают на двух гигантских мониторах над сценой и, очень может быть, что крупным планом, Федя, несмотря на тяжесть, распрямился и постарался придать своему лицу торжественное и умное выражение. Он где-то читал, что, чтобы на фотографиях взгляд не получался пустым и бессмысленным, необходимо в уме напряжено решать сложные математические задачки. Например, стараться перемножить двузначные числа. Федя шел и мучительно умножал шестьдесят шесть на тридцать четыре. За этим занятием он спустился с лестницы и двинулся по живому коридору.

Надо сказать, что вопреки всем математическим усилиям мозга, его лицо, действительно выведенное на мониторы довольно крупно, выглядело изнуренным и некрасивым. От напряжения он стиснул зубы в первобытном оскале, глаза его остекленели и Федя стал похож на бурлака, тянущего расшиву наперекор течения реки.

Он прошел сквозь расступившееся человеческое море и остановился возле алтарной колонны. Ему оставалась самая малость – зайти в лифт, и через несколько секунд он окажется в алтарной комнате, где его уже никто не будет видеть и где он останется наедине с загадочной Танит. И Федю охватило чувство торжества и собственного превосходства над всеми этими поющими людьми. Он повесил корзину на локоть, чтобы высвободить одну руку. Нажал на кнопку лифта, которая реагировала на отпечатки пальцев всего нескольких человек в компании и… ничего не произошло. Федя в растерянности уставился на стеклянную дверь, но она и не думала открываться. Он нажал на кнопку снова, на этот раз старательно прижав к ней всю подушечку большого пальца. Безрезультатно. И в этот момент откуда-то сбоку повалил густой белый дым. Федя рассматривал дым в недоумении – никто не предупреждал его, что сценарий церемонии предусматривает такие шоу-эффекты. Он хотел ещё раз попытаться вызвать лифт, но в это время в толпе сзади него раздался испуганный женский вскрик. Федя обернулся на звук и понял, что что-то не так. Весь зал был в плотном белом дыму, не было видно ни сцены, ни Жреца, по лицу которого он мог бы определить, что ему делать. Пение гимна стихло, только откуда-то из угла зала раздавалось несколько неуверенных женских голосов, но и они один за другим смолкли, словно кто-то прихлопнул их по очереди как комаров. «Включите свет!» – раздался встревоженный мужской голос. «Охрана, включите свет!» – повторили командным тоном с другой стороны и Федя узнал голос Жреца. В это время со стороны зоны для гостей снова раздался женский вопль, на этот раз истеричный и пронзительный. До Феди докатилась волна тревоги, тот рудиментарный, ещё дословесный сигнал о смертельной опасности, который непроизвольно издает обезьяна, терзаемая тигром, чтобы остальная стая могла спастись бегством. И тут же толпа пришла в движение, коридор перед Федором сомкнулся. Федя инстинктивно прижался спиной к холодному стеклу колонны, и в оцепенении уставился в зал. Там шевелилось какое-то человеческое месиво, и из него время от времени доносились крики, стоны, матерная брань, звон посуды, посыпавшейся с перевернутого стола и ещё множество мелких разрозненных звуков, которые издавала толпа, в едином бессознательном порыве рвущаяся к главному выходу. Казалось, что зал в одночасье превратился в закипающий котел великана, где пойманные лилипуты, задыхаясь в дыму и темноте, топтали друг друга и прочие компоненты супа, надеясь таким образом забраться повыше, скинуть крышку, выпрыгнуть и оставить поспевающий обед без мясного приварка.