Сергей Козлов - Репетиция Апокалипсиса

— Батюшка, идите к нам, я хочу исповедоваться! — и раскинула полы плаща, под которым не было ничего, кроме вызывающих татуировок.

Толпа захохотала. Беззлобно, но с каким-то самоуверенным превосходством. Девицу заграбастал огромный, раздетый по пояс парень, но она продолжала ещё что-то кричать в нашу сторону.

Священник опустил глаза.

— Вы не хотите выпить? — спросил я его.

— Если только немного.

Потом мы сидели в кафе за бутылкой «Бордо» и негромко разговаривали. Разговаривали, конечно, о своих печальных предчувствиях.

— Как тут определишь Антихриста? — вопрошал я. — Все президенты умные, прилизанные, борются за мир, против бедности, борются за порядок и предлагают свои программы…

— Имя его — легион, — ответил отец Владислав. Так его звали.

— То есть — они все антихристы?

— Конечно. В каждом из нас есть часть Христа. Но в каждом по внутреннему выбору может находиться и часть Антихриста.

— Никогда об этом не задумывался.

— Мы все носители каких-то отдельных знаний. Мы встречаемся и дополняем друг друга.

— Но ведь некоторые президенты ходят на церковные службы!

— Так ведь и бесы верят. Верят и трепещут. Помните, у апостола Павла?

— Помню…

— Сегодня они на службе в храме, а завтра, сообразуясь с миром сим, приветствуют с балкона парад, который мы только что видели. И, казалось бы, ничего в этом страшного нет. Потому что это тоже люди, это тоже электорат, они тоже платят налоги. И зла от них, по мнению этого мира, куда меньше, чем от террористов или антиглобалистов. Да от кого хотите.

— Сегодня один скажет: по своей природе я хочу возлежать с мужчиной, это моё право, завтра другой, следуя этой же логике, скажет: я хочу возлежать с младенцем, а третий скажет: я хочу пить кровь, потому что мне было дано знание, что я вампир.

— Всё верно. Мы-то с вами понимаем. Но этот мир не способен и не желает мыслить глубоко. Я называю это дискретным падением.

— Как?

— Дискретным падением. По ступенькам. Сегодня мир признаёт, что не грех одно, завтра другое, послезавтра — третье. Так и катится по ступенькам…

— Хороший образ, — признал я, — мне иногда думается, что мы уже живём в аду.

— Да, — спокойно ответил священник, — только в рукотворном. В том, который мы создали сами.

— А это? — кивнул я на видимые сквозь кроны деревьев золотые купола храма.

— Знаете, на затонувшем корабле бывают так называемые воздушные подушки, там сохраняется часть воздуха. Там выжившие ещё могут дышать какое-то время…

— А времени остаётся всё меньше, — продолжил я.

Больше нам разговаривать было не о чем.

Вторая такая встреча произошла в Белграде. Прошло уже несколько лет, а Сербия и её столица так и не оправились от натовских бомбардировок в 1999 году. 18 стран 78 дней бомбили Югославию. Я был на улице Милоша Великого до бомбардировки и был после. Это уже не была улица Милоша Великого. Я почему-то вспомнил Юрия Шевчука и «ДДТ», которые по своей воле да за свой же счёт поехали в Югославию в эти дни. Чтобы спеть там «Не стреляй» и «Наполним небо добротою». Я где-то читал его интервью, о том, с каким звуком летят «томагавки», запомнил почему-то: «Представьте — сидишь в летнем кафе, пьёшь пиво, рядом люди ходят, дети на великах гоняют, собачки бегают и… воет сирена противовоздушной тревоги. Когда на город летели «томагавки», я слышал их звук, мерзкий такой визг, как будто зуб сверлят. Бах, был дом — и нет. Жили люди — их больше нет. Ощущение какого-то абсурда, бреда, чудовищного непонимания». И потом я сам услышал, как летят «томагавки»… Коренные жители Америки должны были бы обидеться за такое использование названия боевого топорика.

Я бродил по Белграду, хотел сходить в кафе «У коня», где любил бывать Павич. Где, скорее всего, бывали и Андрич, и Црнянский. В руках у меня были две книги — «Биография Белграда» Милорада Павича на русском и сербском языках. И, помню, я приютился в каком-то совсем неприметном ресторанчике, чтобы выпить кофе, выкурить сигарету (я всё никак не мог отделаться от этой обезволивающей привычки), а ко мне подсел пожилой и похожий на Зевса серб. Молча выпив перепеченицы, он закурил трубку и посмотрел на меня так, будто мы знакомы сто лет.

— Русский? — спросил он.

— Русский, — подтвердил я.

— Мы, сербы, несколько раз переживали Конец Света, — напомнил он.

— Знаю, мы тоже. Как думаете, а сейчас разворачивается последний?

— Только Он знает, — кивнул старик в небо, — там, где нет времени, какое событие может быть последним? — уклончиво ответил он. — Для нас с тобой, может, последнее. Для русских и сербов, может, последнее испытание.

— Казалось бы — куда больше?.. — пригорюнился я.

— Зачем ты об этом думаешь, если ищешь любимую женщину? — оказывается, он был настоящий прозорливец.

— У меня это на лице написано?

— Важно другое. Она сейчас на берегу Средиземного моря. В доме, которого скоро не будет.

— Что это значит?

— Не знаю. Что знаю, то говорю. Почему бы тебе не позвонить ей и не сказать, что из этого дома надо быстро уехать?

— У неё нет мобильного телефона. Они у неё всегда ломались.

Есть такие люди — у них вся эта современная техника не приживается. И у Елены постоянно сгорали ноутбуки и мобильные телефоны. В конце концов, она просто перестала ими пользоваться…

— Я тоже не пользуюсь мобильными телефонами. Всё, что ускоряет этот мир, ускоряет и его конец. Хотя… такой мир мне не жалко.

— А я хотел успеть получить свою долю счастья.

— Любовь, — улыбнулся старик, — поэтому все остальные твои чувства притупились. Ты перестал чувствовать опасность.

— Где находится этот дом? В котором она?

— Я не ясновидящий. Так, кое-что… Средиземное море. Может, Эгейское или Критское. Бухта красивая. Больше не знаю ничего.

— Откуда такое знание русского языка?

— Многие старые сербы помнят. — Старик только моргнул официанту, и тот сразу принёс ему ещё одну порцию перепеченицы. — Я немного учился у вас в военной академии. У меня к тебе тоже вопрос.

— ? — постарался услышать его я, хотя мне больше всего хотелось кинуться в аэропорт и лететь куда-нибудь в сторону Греции.

— Тебе последнее время тоже попадают в руки книги, которые напоминают…

— О том, что мир стоит на краю, — продолжил я. — И возникает чувство, что кто-то постоянно напоминает и к чему-то подталкивает.

Старик кивнул. Выпил свой алкоголь и поднялся.

— Держись, рус, — попрощался он. — Посему увещевайте друг друга и назидайте один другого, как вы и делаете , — напомнил он мне слова апостола Павла из Первого послания к фессалоникийцам.

Это было моё любимое послание. Я знал его почти наизусть. Потому ответил словами апостола из этого же послания: