Юлий Буркин - Всё будет хорошо

Выстрелы оказались неожиданными — у кого-то не выдержали нервы, кто-то дернул спуск, и — загрохотало так, что сразу заложило уши.

Мак-Нилан прямо из-за стола вынырнул на улицу, царапая кобуру. Мимо с топотом пронесся кто-то, неузнаваемый в ночной темноте. Хотя налета и ожидали уже давно, суматоха все-таки поднялась немалая. Что-то неразборчивое за выстрелами кричал Джоунс, палили, казалось, отовсюду, в кого-то уже попали — было слышно, как он ругается — в кронах полыхнуло из огнемета.

И вдруг все стихло, как отрезало — нападавшие так же незаметно растворились в подступавших к самому периметру зарослях. Как будто никого и не было, а все почудилось…

Все началось уж слишком неожиданно — просто кто-то из молодых пошевелился, его заметили, и тут же поднялся шум. Да такой, что Ва-Пута-Нисо сразу перестал слышать даже самого себя.

Он продвинулся немного вперед, стараясь понять, что же там происходит. Но вокруг трещали сучья, кто-то кричал неразборчиво на бегу, кто-то стонал — ему, похоже, досталось, в кронах неожиданно вспыхнуло пламя. И вождь жестом отдал приказ воину, сопровождавшему его. Тот канул в джунгли. А потом как-то сразу все стихло — напасть внезапно не удалось, пришлось отойти.

Над головой проплыло несколько звезд — не то сателлит, не то высотный самолет. В кустах цвиркнула ночная птица, а может, и цикада — черт их тут разберет. Над океаном полыхнула далекая зарница — там начинался шторм.

Джоунс помял в горсти лицо и тоскливо посмотрел на лейтенанта. Артур взглянул на часы и хмуро кивнул. Приближалось утро, поэтому не имело смысла снимать дополнительные посты — отоспаться в конце концов можно и днем, «все лучше, чем в гробу». Хотя второго налета, скорее всего, не будет — психи они там, что ли? Да и посредник (любопытно, кто он, и что за дурацкая идея — сделать посредника на учениях засекреченным от участников? Так что это может быть кто угодно — хоть Джоунс, хоть какой-нибудь «рядовой» из резервистов), вероятно, уже зафиксировал результат для отчета о последствиях учебной тревоги. Пока все было вроде нормально. Но кто их там разберет?

Светало…

Ва-Пута-Нисо дернул ухо и поднял голову. По Верхнему Пути прокатился огненный след. Шаман сидел, зарыв лицо в ладони. В кустах цвиркнуло — кто-то из молодых пытался подражать не то цикаде, не то птице кхэу, но так неумело, что разобрать, кому именно, было нельзя. В воздухе запахло сыростью — приближалось время больших гроз.

— Плохо. Очень плохо, — сказал вождь. — Нас не поймут предки. Да и старейшины спросят, чему мы научили юношей. А чему ты их научил? Камни, травы и приметы — все это нужно, чтобы жить, но без воинских умений они просто не выживут. Ладно, собирай их — будем повторять. Другого времени у нас все равно уже не будет — надо успеть сейчас — скоро посвящение. И если мы там опозоримся, то нам придется перестать быть живыми. А каково быть мертвым среди живых — тебе не надо объяснять. А я пойду договариваться со Следящими.

Светало…

— Земля! — радостно завопил впередсмотрящий. Из рассветного тумана поднимались смутные очертания скал. Матрос был доволен — обещанная господином Адмиралом Океана-Моря награда теперь уж точно достанется ему…

Егор смотрел в окно. За окном были узкий колодец двора, четыре серых дома и арка подворотни. Через двор гнали Полетиху. Она бежала, тяжело разбрасывая мокрый снег. Не бежала даже, просто торопливые шаги казались бегом. Гнавшие ее мальчишки улюлюкали. Один нагнулся, скатал снежок. Грязно-серое пятно размазалось по черной драповой спине. Кидать снежки в Полетиху не сложнее, чем в забор, — она широка, огромна и совершенно не умеет уворачиваться. Пацаны говорили, что она такая толстая из-за Образов. Таскает в себе мужа и сына, не Робку, а второго, который с ними в машине был. Серега вроде видел, как она выпускала их у себя на кухне, говорила с ними, чаем поила. Егору не верилось. Полетихина кухня была как раз напротив их окон. Встав коленками на подоконник, можно было разглядеть угол стола и горбатый холодильник. Полетиха всегда пила чай одна. Занавески она не задергивала. Егор удивлялся — почему Робка никогда не пьет чай с матерью? Но никаких Образов там не было, это точно.

В спину Полетихи врезался очередной снежок. Кажется, в этот закатали камень. Женщина споткнулась и мотнула головой, как лошадь, отгоняющая муху. Из подъезда выбежал Роб и потащил мать в дом. Дальше можно было не смотреть. Егор спрыгнул с подоконника и налил стакан молока. Он знал, что сейчас Робка подталкивает мать вверх по лестнице, а та останавливается на каждом пролете и тупо смотрит в мутные окошки. Потом Роб откроет дверь своим ключом, снимет с Полетихи пальто, стряхнет снег. Прошагает на кухню, поставит на плиту чайник. Он выставит на стол три чашки: две большие, синие, и одну поменьше, в золотых цветочках. Нальет чай и уйдет в свою комнату. А Полетиха усядется за стол, вцепится в ручку большой синей чашки, да так и застынет. На час, на два. Губы ее будут шевелиться, временами она даже будет улыбаться, кивать, подливать чаю в маленькую чашку, придвигать блюдце с конфетами. И больше никого на кухне не будет.

А ведь еще прошлым летом Егор не раз помогал Робу отвести мать домой. Полетиха работала тогда уборщицей в больнице. И Робку она еще узнавала, и с Егором здоровалась. Чай они пили вместе. Потом Робка церемонно прощался с другом — заходи, мол, еще. Полетиха не выпускала сына гулять вечером. Егор шел за дом, на пустырь между школой и железнодорожной насыпью. Гонял с пацанами мяч, играл в ножички. Через час, когда начинало темнеть, он становился под Робкиным балконом и свистел. Если балконная дверь приоткрывалась, это значило, что Полетиха ушла в свою комнату и Роб скоро спустится во двор.

Они уходили за насыпь, шагали по маслянисто блестящим шпалам — кто пройдет дольше. Иногда за мальчиками увязывались бездомные псы, но Робка умел успокаивать их свистом. За путями, в зарослях пустырника и крапивы, темнел сарай. Когда-то он был частью ремонтных мастерских, по углам валялись искореженные железки, деревянные поперечины, большие ржавые контейнеры. Сквозь дыры в крыше светилось белесое летнее небо. Мальчики усаживались на ящик. То есть Егор усаживался. Роб оставался стоять, а иногда начинал бегать из угла в угол, размахивать руками, и его бледное узкое лицо светилось под стать небу. Он рассказывал Город.

Говорили, что море штормит, а на улицах много пьяных. Говорили, что дамбы могут не выдержать и тогда весь полуостров исчезнет под водой до самого Перешейка. Говорили, что их свозят туда умирать. Говорили о проволоке и собаках, о высоких бетонных стенах, о неустанно рыщущих прожекторах. Много чего говорили на Большой Земле, и все было неправдой.