Филип Дик - ВАЛИС. Трилогия

— Чем ты занимаешься? — спросила я.

Теперь он стеснялся меньше. В его речи появилось больше уверенности:

— Занимаюсь красками, — ответил Билл.

— Так ты художник…

— Окраска автомобилей. — Он слегка улыбнулся. — Окраска распылением. У Лео Шайна. В Сан–Матео. «Я выкрашу вашу машину в любой цвет какой только пожелаете, за сорок девять с половиной долларов и предоставлю письменную гарантию на полгода».

Он засмеялся, и я тоже. Я видела рекламу Лео Шайна по телевизору.

— Я очень любила своего мужа.

— Он собирался стать священником?

— Нет. Я не знаю, кем он собирался стать.

— Может он и не собирался кем–то стать. Я хожу на курсы по компьютерному программированию. Как раз сейчас я изучаю алгоритмы. Алгоритм — не что иное, как рецепт вроде того, по которому пекутся пироги. Это последовательность шагов приращения, порой с применением встроенных повторов, определенные шаги необходимо проделывать неоднократно. Одним из важнейших аспектов алгоритма является то, что он должен быть смысловым. Очень легко неумышленно задать компьютеру вопрос, на который он не может ответить, — не потому, что он тупой, а потому, что на вопрос действительно нет ответа.

— Понимаю.

— Как по–твоему, это смысловой вопрос: назови наибольшее число перед двойкой.

— Да, смысловой.

— Нет, — покачал он головой. — Такого числа нет.

— Но я знаю число, — возразила я. — Это одна целая, девять девять… — Я остановилась.

— Тебе пришлось бы продолжать последовательность цифр до бесконечности. Вопрос не четкий. Поэтому алгоритм ошибочен. Ты просишь компьютер сделать то, что сделать невозможно. Если твой алгоритм не четкий, компьютер не может ответить, хотя в общем и целом он попытается.

— Мусор на входе — мусор на выходе.

— Правильно, — кивнул он.

— Я тоже хочу задать тебе вопрос. Я говорю тебе пословицу, обыкновенную пословицу. Если ты с ней незнаком…

— Сколько у меня времени на ответ?

— Это не на время. Просто скажи мне, что пословица означает. «Новая метла чисто метет». Что имеется в виду?

Подумав некоторое время, Билл ответил:

— Это значит, что старые метлы изнашиваются, и их нужно выкидывать.

— «Обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду».

И снова он какое–то время размышлял, нахмурив лоб.

— С детьми часто происходят несчастные случаи, особенно у плиты. Как у этой. — Он указал на мою плиту.

— «Начался дождь — ожидай ливня». — Но я уже поняла. У Билла Лундборга была снижена умственная деятельность. Он не мог объяснить пословицу — он просто повторял ее в конкретных терминах, в терминах, которыми она и была выражена.

— Иногда, — начал он нерешительно, — дождь идет сильнее. Особенно когда не ждешь этого.

— «Суетность, ты зовешься: женщина».

— Женщины суетны. Это не пословица. Это цитата откуда–то. [83] Эйнджел неточно цитирует Шекспира, правильно: «Бренность, ты зовешься: женщина!»(«Гамлет», акт 1, сцена 2. Перев. В. Пастернака).

— Ты прав, — подтвердила я. — Ты неплохо справился.

Но на самом деле «истинно», как сказал бы Тим, как говаривал Иисус — или же саддукеи, — этот человек был полнейшим шизофреником, согласно тесту Бенджамина на пословицы. Я почувствовала смутную, щемящую боль, осознав это, видя его таким молодым и физически здоровым, но катастрофически неспособным уловить символичность и мыслить абстрактно. У него было классическое шизофреническое снижение познавательной способности. Его логическое мышление было ограничено лишь конкретным.

Можешь забыть о том, чтобы стать программистом, сказала я про себя. Ты будешь красить тачки пижонов до прихода эсхатологического Судии, который освободит нас, всех без исключения, от наших забот. Освободит меня, освободит тебя. Освободит всех. И тогда твой поврежденный ум, возможно, да будет излечен. Вселен в проходящую мимо свинью, которая побежит к краю пропасти, навстречу року. Где ему и место.

— Извини, — пробормотала я.

Я вышла из кухни, прошла через весь дом, чтобы оказаться как можно дальше от Билла Лундборга, оперлась о стену и спрятала в руках лицо. Я почувствовала слезы на коже — теплые слезы, — но не издала ни звука.

Я видела себя Джеффом, выплакиваясь в дальней части дома, оплакивая того, кто был мне небезразличен. Когда же это закончится, думала я. Должно же когда–нибудь. Но, кажется, конца этому не будет все продолжается и продолжается: последовательность вспышек, подобно попыткам компьютера Билла Лундборга вычислить наибольшее число перед заданным целым. Невыполнимая задача.

Некоторое время спустя Кирстен вышла из больницы. Она постепенно излечилась от своей болезни пищеварения, и по выздоровлении она и Тим вернулись в Англию. До того, как они покинули Соединенные Штаты, я узнала от нее, что ее сын Билл угодил в тюрьму. Его наняла было Почтовая служба США, но затем уволила. В ответ на увольнение Билл перебил зеркальные витрины отделения в Сан–Матео. Он сделал это голыми руками. Очевидно, он снова спятил. Если вообще можно было сказать, что он когда–то был нормальным.

Так что я потеряла связь со всеми: я не видела Билла со времени его визита ко мне, несколько раз я еще встречалась с Тимом и Кирстен — с ней даже чаще, чем с Тимом, — но затем осталась одна, и не очень–то счастливая, гадая и размышляя над смыслом, лежащим в основе мира, допуская, что этот смысл вообще есть. Как и периоды здравомыслия Билла Лундборга, это весьма сомнительная вещь.

В один прекрасный день моя адвокатская контора — свечная лавка прекратила существование. Двух моих работодателей арестовали за наркотики. Я предвидела это. На продаже кокаина можно заработать больше, чем на свечах. В то время кокаин не пользовался той популярностью, какой он пользуется сегодня, но спрос на него все равно был столь заманчив, что мои наниматели не могли не клюнуть. Властям удалось примирить их с неспособностью сказать «нет» большим деньгам: каждый получил по пять лет тюрьмы. Несколько месяцев я просто плыла по течению, получая пособие по безработице, а затем кое–как выкарабкалась, устроившись продавцом пластинок в «Мьюзик» на Телеграф–авеню близ Чарминг–Уэй, где работаю и по сей день.

Психоз принимает множество форм. Можно испытывать психоз на почве вообще всего, а можно сконцентрироваться на чем–то частном. Билл представлял собой повсеместное слабоумие — безумие пронизывало каждую сторону его жизни. Так, во всяком случае, я полагаю.

Безумие в форме навязчивой идеи обворожительно, если испытываешь склонность к увлечению тем, что явно невозможно, но тем не менее существует. Гипервалентность — представление о возможности человеческого разума, возможности впасть в некое заблуждение, не существуй которого, его нельзя было бы и допустить. Под этим я подразумеваю лишь то, что гипервалентную идею нужно увидеть в действии, чтобы полностью воспринять ее. Старый термин для нее — idée fixe. А гипервалентная идея отражает понятие лучше, потому как этот термин пришел из механики, химии и биологии. Он нагляден и затрагивает представление о силе. Суть валентности — сила, и именно об этом я и говорю. Я говорю об идее, которая, однажды придя человеку на ум — на ум, имею я в виду, данной личности, — не только не исчезает, но и поглощает в нем все остальное, так что в итоге исчезает личность, исчезает ум как таковой, и остается лишь гипервалентная идея.