Филип Дик - ВАЛИС. Трилогия

— По мне, так это обычный съедобный гриб, который можно увидеть в это время года повсюду.

— Это энохи, — настаивал Билл.

— Билл… — начала я.

— Тим, — поправил он машинально.

— Билл, я ухожу. Доктор Гриби говорит, что я разрушила твой разум. Мне жаль. — Я поднялась.

— Нет, ты не делала этого. Но жаль, что ты не поехала со мной в Израиль. Ты совершила большую ошибку, Эйнджел, и я сказал тебе это тем вечером в китайском ресторане. Теперь ты заперта в своем обычном образе мышления навсегда.

— И мне никак не измениться? — спросила я.

Бесхитростно улыбнувшись мне, Билл ответил:

— Меня это не заботит. У меня есть то, что я хочу. У меня есть это. — Он осторожно протянул мне сорванный гриб, обыкновенный безвредный гриб. — Это мое тело, — объявил он, — и это моя кровь. Ешь, пей и обретешь ты жизнь вечную.

Я наклонилась и сказала, прямо ему в ухо, чтобы только он слышал меня:

— Я буду бороться, чтобы ты снова был в порядке, Билл Лундборг. Чинил автомобили, красил их и занимался другими реальными вещами. Я увижу тебя, каким ты был. Я не сдамся. Ты снова вспомнишь землю. Ты слышишь меня? Ты понимаешь?

Билл, не глядя на меня, прошептал:

— «Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой — Виноградарь; Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую…»

— Нет, ты человек, который красит автомобили и чинит коробки передач, и я заставлю тебя вспомнить это. Настанет время, когда ты покинешь эту больницу. Я буду ждать тебя, Билл Лундборг.

Я поцеловала его в висок. Он поднял руку утереться, как ребенок вытирает поцелуй, рассеянно, без всякого намерения или осмысления.

— «Я есмь воскресение и жизнь».

— Увидимся снова, Билл, — сказала я и пошла прочь.

B следующий раз, когда я была на семинаре Эдгара Бэрфута, он заметил отсутствие Билла и после лекции спросил меня о нем.

— Снова под наблюдением, — ответила я.

— Пойдем со мной.

Бэрфут повел меня из лекционной комнаты в гостиную. Я никогда не была там прежде и не без удивления обнаружила, что его вкусы тяготеют к искусственно состаренному дубу, нежели к восточному стилю. Он поставил пластинку с игрой на кото, которую я узнала — это моя работа — как редкую пластинку Кимио Ето фирмы «Уорлд–Пасифик». Это издание, отпечатанное в конце пятидесятых для коллекционера стоит многого. Играла «Midori No Аsа», которую Ето сочинил сам. Она очень красива, но звучит совсем не по–японски.

— Я дам вам пятнадцать долларов за эту пластинку, — предложила я.

— Я перепишу ее на кассету для тебя.

— Я хочу пластинку. Саму пластинку. У меня то и дело ее спрашивают. — А сама подумала: и не говори мне, что красота в музыке. Для коллекционеров ценность заключается в самой пластинке. Это не тот вопрос, по которому можно спорить. Я знаю пластинки: это мой бизнес.

— Кофе? — предложил Бэрфут.

Я согласилась на чашечку кофе, и мы вместе с Бэрфутом стали слушать величайшего живого исполнителя на кото.

— Он всегда будет то лежать в больнице, то выходить из нее, как вы понимаете, — сказала я, когда Бэрфут переворачивал пластинку.

— Это что–то еще, в чем ты чувствуешь себя виновной?

— Мне сказали, что это я виновата, но это не так.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Если кто–то считает, что в него вернулся Тим Арчер, то ему место в больнице.

— И принимать аминазин.

— Сейчас уже галоперидол. Усовершенствование. Новые антипсихотические лекарства более действенны.

— Один из ранних отцов церкви верил в Воскресение, «потому что это невозможно». Не «вопреки тому, что это невозможно», а именно «потому, что это невозможно». Кажется, это был Тертуллиан. Тим как–то рассказывал мне об этом.

— Но насколько это разумно? — спросила я.

— Да не очень. Но я не думаю, что сам Тертуллиан подразумевал разумность.

— Я не знаю никого, кто выжил бы с таким убеждением. Для меня оно отражает всю эту глупую историю: верить во что–то, потому что это невозможно. Я знаю лишь то, что люди сходят с ума, а затем умирают. Сначала безумие, потом смерть.

— Tак ты думаешь, что Билл умрет?

— Нет — ответила я, — потому что я буду ждать, когда он выйдет из больницы. Вместо смерти он получит меня. Что вы об этом думаете?

— Много лучше смерти.

— Значит, вы меня одобряете. В отличие от доктора Билла, который считает, что с моей помощью он угодил в больницу.

— Ты живешь сейчас с кем–нибудь?

— Да нет, в действительности я живу одна.

— Я хотел бы увидеть, как Билл переезжает к тебе жить, когда выйдет из больницы. Не думаю, что он когда–либо жил с женщиной, за исключением своей матери, Кирстен.

— Мне пришлось обдумывать это весьма долго.

— Почему?

— Потому что так я делаю подобные вещи.

— Я не имею в виду ради него.

— Что? — поразилась я.

— Ради тебя. Таким образом ты выяснишь, действительно ли это Тим. На твой вопрос будет дан ответ.

— У меня нет вопроса. Я знаю.

— Прими Билла, пусть он поживет с тобой. Заботься о нем. И, быть может, ты обнаружишь, что заботишься о Тиме, в самом настоящем смысле. Что, как я думаю, ты делала всегда или же хотела делать. Или, если не делала, то должна была делать. Он крайне беспомощен.

— Билл? Тим?

— Человек в больнице. О котором ты беспокоишься. Твоя последняя связь с другими людьми.

— У меня есть друзья. У меня есть младший брат. Персонал в магазине… и мои покупатели.

— И у тебя есть я, — сказал Бэрфут.

Помолчав, я кивнула:

— И вы тоже, да.

— Предположим, я сказал, что думаю, что это может быть Тим. Тим действительно вернулся.

— Что ж, тогда я перестану посещать ваши семинары.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Я серьезно, — подтвердила я.

— Тобой не так–то легко помыкать.

— Не очень. Я совершила несколько серьезных ошибок. Я просто стояла и ничего не делала, когда Кирстен и Тим говорили мне, что Джефф вернулся, — я ничего не делала, и в результате они теперь мертвы. Я не повторю подобную ошибку.

— Тогда на самом деле ты предвидишь смерть Билла.

— Да, — согласилась я.

— Прими его. И знаешь что. Я подарю тебе пластинку Кимио Ето, которую мы слушаем. — Он улыбнулся. — Эта песня называется «Kibo No Hikari». «Свет надежды». Думаю, это подходит.

— Неужели Тертуллиан и вправду сказал, что верует в Воскресение, потому что оно невозможно? Тогда эта фигня началась давным–давно. Она не началась с Кирстен и Тима.

— Тебе придется прекратить посещать мои семинары.

— Вы действительно думаете, что это Тим?

— Да. Потому что Билл говорит на языках, которых не знает. Итальянский Данте, например. Еще на латыни и…

— Ксеноглоссия. — ответила я. Признак, подумала я, присутствия Святого Духа, как указывал Тим в тот день, когда мы встречались в ресторане «Неудача». Тим сомневался, что он все еще существует. Он сомневался, вероятно, что он вообще когда–либо существовал. Во всяком случае, на основании того, что он мог разглядеть, насколько он был способен разглядеть. И вот теперь это в Билле Лундборге, заявляющем, что он Тим.