Вадим Бабенко - Черный Пеликан

Было обидно, и щеки горели от стыда – хорошо еще, что никто вокруг ничего не заметил. Впрочем, случай не прошел даром: я понял, что не готов к встрече и не знаю, что буду делать, если мы и вправду столкнемся лицом к лицу. Как поступить тогда, какой сценарий избрать – разыгрывать удивление и откладывать на потом или решать все сразу, пользуясь внезапностью момента? Но у меня нет с собой необходимых средств, все осталось в номере гостиницы, да и можно ли сделать то, что я хочу, прямо так, экспромтом, да еще и на виду у всех? Да, секрет мой прост, но вовсе не безобиден, а я не трус конечно, но и не из отъявленных смельчаков. В решимости мне не откажешь, но и она не всегда под рукой, а теперь осталась одна лишь ее оболочка – быть может драка в ресторане стала тому виной, или просто мысли рассеялись, уживаясь с незнакомым местом. В любом случае, нужно было брать себя в руки и вновь настраиваться на серьезный лад, иначе не мудрено и провалить все дело, даже если замысел кажется безупречным.

Пора признаться, чтобы стало понятнее: я замышлял убийство. Звучит наверное дико, но нет смысла скрывать: я хотел найти и убить Юлиана, будто прояснить что-то раз и навсегда – прояснить или признать, или доказать, или опровергнуть. Не суть важно, что именно из этого и зачем, не всегда можно разобраться и разложить по полочкам. Нужно ведь когда-то верить собственному чутью, хоть оно и подводило не раз, что опять же ничего не значит – чутью верят не оттого, что не подводит, а оттого, что не дает спуску. Так и я, проснувшись как-то в своей столичной квартире, понял без обиняков – довольно, никаких полумер, я должен сделать это, как перейти границу, чтобы уже ни шагу назад. Дико это или нет, но Юлиана должно не стать вовсе.

Помню, как я ходил по комнатам, словно сомнамбула, в полураспахнутом халате среди холостяцкого хлама, пренебрегая утренним ритуалом, не отвлекаясь ни на блеклые репродукции в холле, ни на скрипучие старые часы, так что движущиеся фигурки посматривали на меня обиженно. Но мне было не до них, я привыкал к своему решению, и чем больше оно мне нравилось, тем осторожнее я о нем размышлял, боясь как бы, что кто-то проникнет в мои мысли, чтобы выведать и помешать. Тогда-то я и окрестил его «мой секрет», так чтоб даже формальный ярлык не позволял разжать губы, отрядив ему место в узком ряду непроизносимого вслух, даже не вызволяемого наружу, если кто-то еще есть рядом – чтобы не угадали по теням на лице, по замутненному взгляду. Помню, как вдруг зазвонил телефон, и я отпрянул в ужасе – будто боясь, что уже подобрались лазутчики – но тут же заставил себя успокоиться и ответить, как ни в чем не бывало. И как легко было лгать, зная, что охраняешь не пустое место – договариваться о встрече и уверять во всяком вздоре, говорить любезности и выслушивать что-то в ответ, каждый миг помня, что теперь можешь быть каким угодно на слух. Все равно тебя не раскусить, если не забраться глубоко внутрь, а туда – туда не пустят. И когда невидимый собеседник растворился в шумах и потрескивании электричества, словно устав от бесполезных попыток и расписавшись в бессилии своего шпионства, я бросился на кухню и налил себе на два пальца джина, салютуя собственной хитрости, чувствуя себя больше, объемнее – что-то распирало меня изнутри, устроившись там надолго, защищенное от других, от их неумного любопытства и пошлых слов.

Это была удача, и это был успех. Я не пошел в офис в тот день, сказавшись больным, празднуя наедине с самим собой. Замки моей темницы рассыпались в прах, и свобода опьяняла сильнее джина – нужно было научиться справляться с этим, не выказывая растерянности. Я решил тогда, что каждый тупик имеет потайную дверь – потом-то пришлось узнать, что это вовсе не так, но город М. был еще далек, как реальность далека от мечты о ней. Я проживал события пока лишь в своих фантазиях, не имея препон в прямой видимости – самый счастливый период, медовый месяц настоящей идеи. Множество деталей приходило на ум, и все их нужно было подвергнуть испытанию, все еще торопея при этом от предельности самого замысла – и я ведь всегда был нетерпим к насилию, что же случилось, как объяснить? Впрочем, колебаний не припомню и страха тоже – лишь горячечные раздумья над, собственно, планом и – опять, опять – ощущение свободы: ничто не держит.

План, надо сказать, так по существу и не составился – лишь прояснились общие черты. Право, чего ожидать от взявшегося за такое в первый раз – чуть станешь прилежно размышлять, как нервы начинают приплясывать, и голова горит огнем. Сразу перед глазами встают ужасные картины, в ушах звучат крики, подстегивающие воображение, и ничто не распишешь по пунктам, события сбиваются в беспорядочный ворох. Я пытался вновь и вновь – всякий раз получалось плохо, но горевать было недосуг, моя жизнь и так изменилась до неузнаваемости. Дни заполнились лихорадкой стремления, хоть стремиться было еще некуда, знакомые удивленно читали в моем лице нечто, заставлявшее их поглядывать с уважением, а на службе разнеслись слухи о моем скором уходе. Я будто приобрел странную власть над окружающим миром – власть, которой у меня не было никогда и которой я стыдился бы пожалуй, если бы задумался о ней всерьез. Но меня одолевали иные хлопоты, не дающие спокойно спать, будоража, словно в страшном кино из детства.

Чем пришлось озаботиться немедля, так это необходимым орудием – и я перебирал в уме имена приятелей, что могли б помочь достать пистолет, не задавая лишних вопросов. На время я заболел пистолетами, они снились мне в разных видах и формах – от больших дуэльных до маленьких дамских, черные, серо-стальные, с инкрустациями из бронзы, с деревянными рукоятками и рукоятками из кости, с вращающимися барабанами и взведенными курками, предваряющими немедленный взрыв, дым и огонь – аккорды, достойные финала любого замысла. После двух недель осторожных поисков мне улыбнулась удача – напарник по юношеским приключениям, скользкий тип, теперь торгующий подержанными автомобилями, обнадежил обещанием, ничуть не удивившись, и вскоре свел меня с тремя серьезными мужчинами, вывалившими на стол такую гору оружия, что у меня зарябило в глазах. Я остановился на простом и надежном кольте – хоть цена и показалась несуразной, но отступать не хотелось, и мы совершили быструю сделку, расставшись без улыбок, как и подобает заговорщикам. Не утерпев, я опробовал его в тот же вечер, уехав далеко за город. В первый миг меня неприятно поразил грохот, я даже подумывал о глушителе с винтовой нарезкой, но уродливая длинная трубка явно портила картину, а еще через несколько пристрелок я привык и к шуму, и к отдаче ребристого металла, так что кольт стал казаться мне образцом совершенства.