Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!

Надо подумать. Надо побыть одной — но это было невозможно: мало того что у меня есть Хьюго, мало того что Беркут запретил ходить и летать поодиночке, так еще местные летатели глаз с меня не сводят. Нет, все равно надо рискнуть.

Пери разыскала Малиновку, которая в тот день, когда они изучали голубиные приемы, умудрилась еще раз растянуть ногу и теперь со скуки была не прочь поиграть с Хьюго.

Пери поцеловала Хьюго, а потом побежала по тропинке к утесу. Остановилась на берегу реки, глядя на отмель на краю водопада, пеной низвергавшегося в долину. От всего, что Пери узнала от Нико, мысли у нее так и бурлили. Пери вспомнила о Ма Лене — и поняла, что ее, Пери, следы тянулись яснее ясного от Ма Лены к Церкви Святых Серафимов, а оттуда — в агентство «Ангелочки», к Питеру и Авис. Все это время Пери упорно двигалась вперед — то есть она считала, будто упорно движется вперед и в одиночку принимает трудные решения. Возможно, все было не так просто. А вдруг все это время она была личинкой летателя, зародышем Хищника?!

Пери стянула футболку и рейтузы и, обнаженная, села в заводь; вода обтекала ее, прежде чем низвергнуться в долину. Итак, она вернется в Город, а потом, когда поймет, что ждет ее и Хьюго, разберется и со своим прошлым. Что бы ни случилось с ее отцом и матерью, это повлияло не только на ее будущее, как считал Нико, но и на будущее Хьюго.

Пери услышала шорох листвы и обернулась. На берегу стоял Беркут и манил ее к себе. Пери, нагая, вышла из воды. Беркут обнял ее. Неужели они в последний раз вместе наедине? Пери так нравилось ласкать его нежную кожу, проводить руками по шелковистым красно-коричневым перьям.

— Ты мне доверяешь? — шепнул Беркут ей на ухо.

Ого! Тот самый вопрос. Пери ощутила, как разрастается огонек желания, жидким золотом течет между бедер и выше, между грудей, согревая ее. Откуда Беркут узнал, что надо задать ей именно этот вопрос — произнести те самые слова, которые пробуждали в ней и ужас, и наслаждение одновременно?

Да. Я тебе доверяю.

Беркут взял Пери за руку и подвел к краю утеса. Наверное, он сам не знал, что сотворили с ней его слова. Это был главный вопрос ее отношений с Питером. Он вплелся, внедрился, врос в ее память, в ее желания, трепетал в жилах, которые вели в сердце, в мозг, в мышцы, в крылья, в бедра, в утробу. Самое яркое воспоминание, самая жестокая проверка на храбрость. Питер привел ее на самый конец поперечной балки на радиовышке. Балка была узкая, Питер крепко держал Пери. Она была на четвертом месяце беременности, еще ничего не было заметно, только она быстро уставала. Из-за гормональных бурь Пери стала еще больше покорна Питеру — хотя куда уже больше. От конца балки веером отходило несколько проводов, и на них-то Питер ее и уложил. Ветер выл вокруг и пел в проводах. Питер овладел ей тогда несколько раз — и с каждым разом все больше рисковал сбросить ее вниз. Пери вся напряглась, цеплялась за него всем телом, а он понемногу сдвигал ее к краю. Пери задыхалась. А Питер принялся экзаменовать ее по своему привычному катехизису — задавал вопросы, которые повторял на каждом их свидании.

— Ты меня любишь? — настойчиво спросил он.

— Да, — отвечала она.

— Ты мне доверяешь?

— Да, — отвечала она.

— Ты отдашь за меня жизнь?

— Да, да! — выдохнула она.

Какая роковая легкость была в том, чтобы боготворить его, забывать ради него о себе, словно он был не человек, а существо иного порядка — выше, сильнее, блистательнее.

— Я сделаю все, что ты скажешь, — шепнула она.

— Падай, — приказал он.

Она дрожала и плакала в его объятиях, а он целовал ее в волосы и в губы — но не уступал, не из тех он был, чтобы уступать. Она же говорила, что умрет за него, так пусть докажет. Пери мутило от страха, но она бросилась в воздух — и до сих пор не понимала, как ей удалось себя заставить. Падение было запредельно сладким и страшным, твердые линии вышки мчались в облака мимо Пери, ветер не давал дышать, сердце грозило выпрыгнуть из груди — и Пери понимала, что умрет, не долетев до земли.

А потом она услышала громкий шелест ветра в маховых перьях и очутилась в крепких объятиях, таких знакомых, и Питер осторожно донес ее до самого низа положил ее на твердую почву. И целых три дня после этого Пери была на седьмом небе от счастья, что осталась жива, но при этом боялась, что теперь придумает Питер, далеко ли он зайдет. Похоже, он и сам не знал — и поэтому не приближался к ней, пока Хьюго не исполнилось несколько месяцев, а потом все началось снова, Питер выбирал для свиданий все более и более опасные места, а Пери уже совсем не рвалась встречаться с ним, хотя любила его по-прежнему.

А когда у Пери появились крылья, Питер перестал прикасаться к ней. Это ее огорчало, но бурные чувства были теперь направлены в другую сторону, нашли себе другой выход. Теперь она не имела права рисковать жизнью — ведь надо было ухаживать за Хьюго. А Питер по-прежнему полагал, что ее жизнь в его распоряжении и что Пери будет делать все, что ему заблагорассудится. Пери больше не могла себе этого позволить.

Зато сейчас она покорно шла за Беркутом, доверялась ему. Он провел ее по краю утеса, а потом вниз по скале — и теперь они очутились на узком выступе, и Беркут стоял спиной к обрыву и лицом к ней. Пери прижалась к скале, Беркут обнял ее, заслонив распростертыми крыльями. Почему она на это соглашается? У Пери перехватило дух. Потому что теперь у нее есть крылья. Теперь все иначе. Беркут исследует границы опасной зоны вместе с ней, они вдвоем ставят себе задачу и вдвоем решают ее. Сейчас Пери доверяла не только Беркуту, но и самой себе. Она теснее прижалась к скале. На уступе хватало места только для ее ног — сантиметром меньше, и она соскользнула бы в бездну. Беркут сохранял равновесие, упершись руками в скалу и балансируя крыльями. Пери обхватила его одной ногой, приподнялась на носке, и он вошел в нее. Едва не сорвался, выпрямился, снова овладел ею. Пери засмеялась. Занятия любовью на такой манер больше напоминали тяжкую работу, но ей было интересно выяснить, что получится. Беркут охнул.

— Поосторожнее, когда смеешься, — улыбнулся он. — У тебя там сильные мышцы.

Они умолкли, Пери сосредоточилась на волнах наслаждения, набухавших в ней, словно прилив, все выше и выше. Она покрепче ухватилась за Беркута, глядя поверх его плеча в великолепное послеполуденное небо. Ей еще никогда не приходилось ощущать, как напряженно бьются крылья, соприкасаясь с крыльями другого человека, а теперь, когда ее перья ерошили пух на крыльях Беркута, она вдруг поняла, какие они огромные — гигантское продолжение ее тела, до краев налитое экстазом. Дрожа от напряжения и восторга, Пери отвела взгляд от неба и посмотрела в темные глаза Беркута.