Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!

На смотровой площадке нет перил — лужайка просто кончается, обрыв — и все. Сзади доносится крик, сердце больно екает, попытка только одна. «Не жди. Двигайся». Пери взмыла в воздух, крылья захлопали, зашумели — фр-р-р! — словно целая стая голубей. Вверх, вверх, скорее.

Пери взмыла на километр над Платформой и только потом отважилась двинуться прочь, на северо-запад, и луна отражалась у нее в глазах. Надо бы подняться над облаками, но тут только перистые, полосы, подсвеченные серебром, к тому же они далеко, добираться до них нет смысла: перистые облака — очень высотные, на самом деле это продолговатые островки колючих снежинок, они начинаются только на отметке в шесть километров. Зато предвещают хорошую погоду.

А внизу — Платформа, рукотворный остров, разливающий свет в ночи; наконец-то, наконец-то я покидаю мир Питера и теперь буду жить своей жизнью на неизведанной земле.

Пери обернулась через плечо. Море притихло и колыхалось вдали, над гребнем холма, словно мятая серая шаль. Кругом раскинулось небо — пустое и спокойное.

Пери летела, не зная усталости, мечтая, чтобы темнота продлилась еще час, еще минуту, летела, обгоняя рассвет. Надо добраться до фермы Жанин, пока солнце не взошло. Как только Пери собралась с мыслями после того, как нашла Луизу, то сразу поняла — без Жанин ей не обойтись, просто она надеялась, что обманный маневр с полетом на Платформу собьет преследователей с толку. Море — не Город. Море — не Окраины. Море — это нигде. Ох, если бы можно было все время лететь только над морем. Нет, надо было лучше продумать план полета к Жанин. Предупредить ее. Рассчитать все так, чтобы прилететь туда под покровом темноты.

Скоро позади взойдет солнце — оно уже прошивает облака разноцветными иглами, подсвечивает тьму впереди. Уже недалеко, совсем недалеко. Надо подналечь. Так странно лететь над этой землей — и знакомой, и чужой, — странно видеть ее с высоты, ведь Пери и в голову не приходило, что когда-нибудь она посмотрит на нее из поднебесья: вот утро пробуждает землю к жизни, вот закат лижет холмы, словно пламя. Пери была бы счастлива остаться в Городе навсегда. Сегодня она во второй раз попадет на ферму «Совиный ручей» в темноте. В первый раз она приехала среди ночи. Пери была тогда совсем маленькая. Три года? Четыре?

Это было чуть ли не самое раннее ее воспоминание: Пери проснулась в слезах — она частенько просыпалась в слезах, когда ей снился тот сон. Начинался он всегда одинаково: Пери становилось холодно, ледяной ветер трепал ей волосы. Перед ней высились темные башни, испещренные огоньками, между ними струился свет, а дальше простирались темные равнины, и там тоже кое-где мерцали огоньки. Потом Пери окутывало мягкое тепло — «Не двигайся. Двигаться нельзя. Ты упадешь. Подожди». Тепло куда-то пропадало. Пери не могла пошевелиться, руки и ноги у нее коченели. Сначала ей было даже интересно, что кругом темнота, огни и холод, но теперь к ней приближалось что-то жужжащее и рокочущее, и становилось так страшно, как будто ее окружал вихрь серых перьев, они смыкались над ней, а потом взорвались над головой, обернулись снежной бурей, и Пери осталась одна. Она словно оцепенела. «Шурр-шурр-шурр, — доносилось до нее с вышины. — Шурр-шурр-шурр». Мерное шуршание повторялось снова и снова, но Пери было никак не повернуть голову и не посмотреть, что это. Двигаться было нельзя. «Ты упадешь». Край, обрыв. Он же совсем рядом. Двигаться нельзя. Темнота рассеивалась. Обрыв надвигался. От света становилось страшно. «Ты упадешь». Ледяной металл под ней сначала согрелся, потом раскалился. Серые перья улетели. Бросили ее одну. Не стали ждать. Пери ничего не видела, свет жег ей глаза и лицо. «Не двигайся. Упадешь!» Ничего, кроме света. Пери размякла от тепла, потом сжалась в комочек, прячась от разгоревшегося солнца. Свет пригвоздил ее к месту на самом краю обрыва. «Подожди». Пустота за солнечной стеной. Пери проснулась в слезах. «Упадешь!»

Разбудила ее тем утром незнакомая тетенька, усадила в машину, и они долго-долго куда-то катили.

— Мы едем к маме? — спросила Пери.

— Мы едем к твоей новой маме, — ответила тетенька. Она остановилась и купила им перекусить, но у Пери кусок не шел в горло. — Бедная крохотулька, — сказала тетенька, покачав головой.

Когда тетенька привезла Пери по извилистому проселку на ферму, уже стемнело. Они проехали в ворота, и табличка на ограде вспыхнула в свете фар: проржавелые буквы «Совиный ручей», а рядом — жестяная сова со стеклянными глазами. Пери замерла на пороге, боясь и темноты снаружи, и сумрака внутри. Две женщины смотрели на нее — одна с улыбкой, другая вся ощетинившись, но пугала Пери именно улыбка. Улыбка была рассеянная, ни к кому не обращенная. И не имела к Пери никакого отношения. Одно притворство.

Ту, с улыбкой, звали Бронте.

— Твоя приемная мать, — объяснила тетенька из машины.

У Пери выступили слезы: Бронте обняла ее слишком крепко. Пери забилась, высвободилась:

— А где мама?

Бронте была ей не мама. На ощупь она оказалась другая — сухая, тощая. Неуютная. Будто ей самой себя не хватало и нечем было делиться с другими. И пахло от нее неправильно — словно от чего-то залежавшегося в кладовке. Даже словами не опишешь, но именно так. А еще Пери явно не пришлась Бронте по душе. Пери ни секунды не сомневалась, что сама виновата: да, это она с самого начала все испортила.

Вот и ферма — виднеется внизу, — вот знакомый дом; солнце поднималось, и Пери с каждой минутой видела ее все отчетливее. Она заложила вираж — ага, можно приземлиться на клочок жухлой травы у веранды. Среди банановых пальм кто-то уже сновал. Пери сбросила высоту. Жанин. Точно она. Жанин со своими вечными бананами.

— Тетя Жан, тетя Жан, стой! — кричала маленькая Пери, таскаясь за Жанин хвостиком по всей ферме.

Жанин показала ей тогда ряды банановых пальм — у нее они были какие-то особенные.

— Не вздумай есть эти бананы, ясно? — строго сказала она. — И вообще не ешь бананы, только те, которые я дам себе сама, поняла? А иначе очень сильно заболеешь! Или вообще умрешь!

— Не буду, тетя Жан.

А сейчас Жанин вышла из-за деревьев и из-под руки смотрела, как Пери кружит над старыми пастбищами, залитыми золотым светом утреннего солнца. Жанин подняла руку. Пери помахала ей.

Вспышка — яркая, холодная, совсем не то, что солнце — расплавленный медяк. Громкий треск — словно сломали сухой сук.

Тетя Жан, не стреляй!

Пери сложила крылья и камнем рухнула вниз.

Спал я скверно и проснулся рано. Итак, утро понедельника. Пери уже сорок часов как в бегах. Слишком долго, черт дери, слишком! Пери — летательница, могла сбежать куда угодно, и с каждым часом найти ее будет все труднее, потому что множатся варианты мест, где она может прятаться.