Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!

Моей школьной латыни хватило, чтобы продвинуться не дальше слова «aquila» — «орел», — и тут появилась доктор Руоконен, жилистая женщина лет сорока пяти с крыльями цвета полированного олова, и пригласила меня к себе в кабинет. На лоб ей падала челка того же металлического оттенка, что и крылья; резко выдавались высокие скулы. Одета доктор Руоконен была в дорогую на вид серую шелковую майку и темно-серые брюки. Наряд был облегающий, майка подчеркивала красоту мускулистых рук.

Мы деловито обменялись верительными грамотами; меня несколько удивило, что когда доктор Руоконен взглянула на мою инфокарту, на лице ее не мелькнуло ни тени узнавания. Век живи, век учись. Я и думать не думал, что так огорчусь, когда мне встретится человек, ничего не знающий про дело клуба «Харон».

Выходившие на улицу стены кабинета доктора Руоконен были прозрачные, и с моего места было видно далеко-далеко — в одну сторону до самой Пальмовой площади, в другую — до здания парламента, проглядывавшего в конце бетонных ущелий улиц. Ветер шелестел листвой и раскачивал дубовые ветви. Да уж, клаустрофобия тут никакому летателю не грозит. И когда я смотрел из глубин огромной кроны, сквозь зеленые листья, то словно парил, возносился к небу пушистым облачком. По всему телу прокатилась волна восторга — будто прибрежный прибой. Практически религиозный экстаз. Господи, подумал я, а ведь это — вот это! — всего лишь бледная тень того, что творится с ними в полете…

Руоконен села за стол на какое-то странное приспособление — колонку из тугой пружины с изгибом посередине, так что получалось плоское сиденье; должно быть, особая конструкция кресла специально для летателей. Колонка доходила Руоконен до плеч, но ни спинки, ни подлокотников не было, чтобы ничего не мешало крыльям, раскинутым у доктора за спиной и доходившим до пола.

— Как будто между нами и небом нет преград, — заметил я, жестом указав на вид за стенами.

— Да. В мои обязанности, мистер Фоулер, входит и демонстрация некоторых возможностей, которые дают крылья. — Руоконен слегка откинулась на пружинистую колонку-спинку кресла. — Что значит быть летателем? Очень многое. Однако чего это точно не значит — что можно жить как раньше, только с крыльями за спиной. Так что мой кабинет не просто отражает мое видение мира и стиль работы, но и показывает, как видят мир те, в чью жизнь вошел полет.

— Ясно, — кивнул я. — У вас весьма солидные рекомендации.

Руоконен наклонила аккуратную головку.

— Чем могу помочь?

— Мне нужно больше узнать о полете, — начал я. — Моя жена — моя бывшая жена — хочет, чтобы наш сын прошел процедуры превращения. Я не могу дать согласие, пока не выясню, что это предполагает.

Руоконен вытянула ноги под столом, скрестив их у щиколоток, и взяла со стола ручку. Постучала ручкой по ладони — и платсмасса засияла небесно-голубым светом, а по всей длине корпуса проступила надпись «Альбатрос» с логотипом: точно такой же я видел на здании, где работает Елисеев. Крылья зашуршали по полу.

— Разумное решение, — проговорила доктор Руоконен. — Беда в том, что все нужные сведения я вам, конечно, предоставлю, но не уверена, что они помогут вам принять решение. Ведь в конечном итоге это дело чувства, а не разума. Однако вы совершенно правы, что хотите все знать. Итак, в чем состоят процедуры? — Она выпрямилась и устремила на меня пронзительный взгляд. — Вы должны понять, что они очень сложны и разносторонни.

Руоконен положила сияющую ручку обратно на стол.

— Чтобы человеческое существо обрело способность летать, нужны радикальные перемены. Куда серьезнее, чем представляется со стороны. Большинство из них вполне зримы. Самое очевидное — это, само собой, крылья, однако без необходимого вмешательства они не более чем модный наряд. Чтобы понять, зачем нужны столь радикальные перемены, придется немного разбираться в физике полета. Воздух, мистер Фоулер, — это не просто среда, обеспечивающая полет. Он, если можно так выразиться, беспощадная стихия. — Она скривила губы в мрачноватую усмешку. Мне стало ясно, что доктор Руоконен очень гордится своим изящным определением и постоянно его повторяет.

— Когда человеку впервые приживили крылья, они служили исключительно эстетическим целям, — продолжала доктор Руоконен. — Смотреть на них было приятно, но летать они не могли. Эти крылья были гораздо меньше, чем нынешние. Поначалу мы даже не пытались произвести модификации, необходимые для полета. Дело в том, что большинство было убеждено, будто животное размером с человека летать не способно. С аэродинамикой не поспоришь. Необходимая подъемная сила попросту… — Она приподняла плечи, словно медленно-медленно пожимала ими, и развела руками: мол, необходимые затраты и словами не опишешь.

— Представим это таким образом, — заговорила она снова. — Самая крупная из ныне живущих летающих птиц весит самое большее десять-пятнадцать килограммов — всего-навсего. И это редкость, в основном птицы гораздо мельче. Большинство летающих видов птиц, существующих в наши дни, весит от десяти до ста граммов — подчеркиваю, граммов, а не килограммов. Следовательно, мы имеем дело с фактором веса примерно в пять-десять раз больше, чем оказалось по силу представителям биологического класса «Aves» — «Птицы», — а класс «Aves», полагаю, демонстрирует наибольшие успехи в истории жизни на Земле.

Руоконен поглядела на свою инфокарту, после чего уставилась куда-то мне за плечо.

— Однако если рассмотреть ископаемый класс птерозавров, мы обнаружим летателей весьма солидных габаритов. Самый большой — кетцалькоатль — по оценкам ученых, достигал веса в двести пятьдесят килограммов. Есть все основания полагать, что летал он отменно, хотя в основном парил; очевидно, в принципе такое возможно.

На стол доктора Руоконен спорхнуло ее собственное перышко — серый кончик, ярко-розовый пух. Она провела пальцами по краешку. Я заметил, что перо не просто лоснится, а словно светится по контуру. На нем остались следы светящейся пудры, которой летатели посыпают крылья для безопасности.

— Однако надо задуматься еще вот о чем, мистер Фоулер. Птицы, как и другие летающие существа, имеют в своем распоряжении лишь материалы, которые поставляет им эволюция. Кожа, мышцы, кости, жир, перья. Но и этого им хватает, чтобы творить чудеса. Да, чудеса! Если вдуматься, просто поразительно, чего они достигли. Они невероятно, предельно точно приспособились к полету. Мы, разумеется, многое у них позаимствовали. Однако у нас есть кое-что, чего у них нет. — Доктор Руоконен сделала эффектную паузу.

Я подался вперед. Ее энтузиазм оказался заразительным.

— Да, у нас есть способности создавать новые материалы и экспериментировать с мутациями в короткие промежутки времени, несопоставимые с эволюцией. Например, мы имеем возможность замещать кости гибридными тканями — костно-углеродно-волоконными. Этот гибрид позволяет сформировать легкую, гибкую, необычайно прочную структуру, способную самовосстанавливаться. А значит, нам гораздо проще равномерно распределять вес.