Александр Казанцев - Взгляд сквозь столетия

Сим кончил почтенный сей муж изъяснение на мои вопросы. Я, видя, что он толь охотно в разглагольствование вступает, просил его позволить ему еще единый вопрос учинить, а как он мне дозволил, то я ему учинил следующий: Именование вашей страны неизвестно есть нашим народам, и мы имеем известие по нашим священным книгам, что от единого царя земли иудейския, именем Соломона, отличного своею премудростию, ходили корабли в землю Офирскую и привозили злато, слоновые кости и разных редких птиц, которых мы ныне обретаем в ближайших к равноденственной линии местах. Скажите мне — имеете ли вы какие памятники о сем путешествии, и самая ли сия есть та земля Офирская, о которой наши священные книги поминают? {43} И если то та — есть ли у вас ныне сии птицы, яко павлины, попугаи и слоны, чтобы сим кораблям возможно было довольствовать оные?

На сие он мне ответствовал: «Земля наша есть самая та, о которой ваши священные книги поминают, и мы находим в древних наших летописцах, что за… [6]лет до бывшего у нас пременения из единой земли, называемой Иуда, или Пластина, от царя Салмона приходили корабли, употребляя более двух лет на путешествие свое, привозили к нам многие вещи и получали от нас многое, а паче золото, ибо тогда у нас торг с чужестранными не токмо позволен, но и побуждаем бы, и богатые наши золотые рудники не по мере нужды, но по жадности к корысти обрабатывались в академии нашей, и ныне хранятся некоторые их писания, писанные на кожах, которые доказуют приезд таких чужестранных. Правда, ни слонов, ни птиц таких у нас нет и не бывало, но как путешествие сих кораблей было через жегомый пояс земли, то могли они, брав оттуда их, привозить, а как путешествие сих кораблей кончалось в нашей земле, то может статься, что и все сие считалось якобы из земли Офирской было привезено».

Тогда пришел в мою комнату обретающийся офицер при Агибе сказать ему, что наступает уже первая послеполденная стража, то есть первый час пополудни, час, назначенный для приема людей, и он, взяв меня с собою, пошел в свои комнаты для приятия гостей.

Наконец марта 10 числа по нашему исчислению прибыл в Перегаб Император. Я был любопытен видеть его встречу и для того спрашивался у хозяина своего — могу ли я идти ее видеть? Он не токмо мне сказал, что сие зависит в моей воле, но и отвел меня в дом одного своего приятеля, мимо которого Император должен въезжать в город, где я вместе с супругою его смотрел сего въезду, который ничего особливого не имел, окроме что род кареты его, где он сидел сам, была богатее обыкновенных, то есть, что была покрыта позлащенными кожами, и все кожи были подняты, так что он всеми виден был. Сия карета, ибо так я ее именую, была влечена осьми небольшими лошадьми и окружена была Генерал-Губернатором перегабским, Начальником благочиния и полицейскими офицерами, верхами на лошадях (ибо токмо в таковых случаях позволялось в городе лошадей употреблять приватным людям). Стекшееся множество народу, в молчании везде, на проезде ему кланялись с приложением руки к сердцу, и он им всем соответствовал.

На завтрашний день приезда Императора Агибе мне сказал, что он имеет повеление представить меня пред него, и я, сев с ним в его повозку, в одиннадцатом часу поутру поехал во дворец. Дом сей соделан весь из мармора, все окошки имеют переплеты медные и позлащенные. Но стены ничем, окромя позлащенных подсвечников и множества картин, или, лучше сказать, портретов, не украшены. Подъезжая еще к сему императорскому дому, Агибе мне сказывал, что сие было здание еще древних офирских государей, что и самая худая архитектура доказывала и что самое множество позлащения, которое я внутри увижу, был остаток их роскоши. Предупредил меня он и о самых портретах, которыми стены убраны были, говоря, что сии суть изображения отличавшихся добродетелию их прежних государей, вельмож, военачальников и самых приватных людей, на которых имена, время жития их и кратко добродетели их были подписаны; ибо, приложил он, чем лучше украсить дом государев, как тем, что всегда его должности и добродетель ему воспоминает. «Довольно, невзирая на обуздание нашими законами, — продолжал он, — по его власти имеет он множество случаев соделать преступления, то и избрали за лучшее, чтобы и самые стены и украшения его дому всегда проповедывали ему добродетель».

В конце третия утренния стражи, по нашему в одиннадцать часов, отворены нам были двери в комнату аудиенции Императора. Он стоял возле великолепного трона из яшм, агатов и хрусталей соделанного, на златотканом ковре; и тут первых двух степеней люди пошли к нему, целуя его в левую часть груди, а он их целовал в лоб, а потом Агибе, отошедши, подвел меня, и я, по наставлению его, тоже в левую часть груди его поцеловал, и также был им поцелован в лоб; потом пошли другие степени, третьей и четвертой; его также в то же место целовали, но он уже их не целовал в лоб, но токмо возлагал им руку свою на голову; за сими следовали шестой, седьмой, осьмой и девятый степени, которые его целовали в то же место и в колено, и он на них возлагал руку свою; прочие же целовали его все в то же место и в колено, без возложения его руки.

Сей Государь, которого называют Самолин (думаю, по повреждению индейского языка Заморин, то есть Император), именовался Абрай, был тридцати двух лет, взрачного виду, черноволос и смугл, впрочем, имел лицо весьма приятное и веселое. Одеяние его состояло: на голове некая шляпа высокая с малыми полями, цветом белая, на коей по черной ленте были положены жемчуги; на теле имел такое же одеяние, как и на прочих его подданных, окроме, что верхнее было фиолетового цвета суконное, а нижнее платье было белое; и как верхнее так и нижнее узором наподобие узлов золотых узким галуном уложено по краям. На шее у него висела златая цепь с четвероугольной медалью, такая же, как на Генерал-Губернаторе и на Агибе я видел.

По продолжении часа, что к нему подданные подходили, ибо не всем был позволен приезд сей день во дворец, но по частям. Когда уже все перестали подходить, тогда Самолин пошел в комнаты и, ко удивлению моему, обходя всех первых степеней, подходил и говорил со многими нижних степеней людьми. Сие продолжалось полчаса, когда он, поклонясь, отошел в свои комнаты, и тотчас от Баиари, то есть гоф-маршала Двора, присланы были служители, носящие зеленое платье с фиолетовою опушкою и имеющие на грудях сосновую шишку, белую, звать некоторых ко столу. В числе сих званых первый был Агибе, и тако я поехал из дворца с хозяином моим, его племянником.

Все, что ни видел я, возбуждало мое любопытство, а для того как едучи, так и приехав к нему в дом, чинил я ему разные вопросы, состоящие, первое: чего ради я не приметил никакого караула у дворца их Государя. На сие мне хозяин мой ответствовал, что они не считают, чтобы могла быть нужда в карауле, а может быть, вред, ибо Государь должен быть храним не вооруженными, обретающимися вокруг его людьми, но любовию народною; если же сего не будет, то никакая стража спасти Государя не может, но будет и сама способствующая гибели его. Да даже от сего могут произойти следующия: Государь, быв окружен стражею, почтет не толь нужну себе любовь народную, и не имея опасности, может ввергнуться в таковые поступки, которые ему самому и государству вред нанесут; вместо что не имев стражи, он всегда старается в любови народной ее себе сыскать. Но — еще последовал он — настоит здесь вопрос, кого определить в стражи для хранения Государя, единых ли непременных, или чтобы все воинство переменялось? Если учинить непременных, то сии благодеяниями Государя склонены не будут граждане, но робкие рабы и исполнители воли государевой; власть его, не основанная на любви и на правосудии, но самовластии и мучительстве, возвеличится, он будет страшиться своей стражи, а силою ее страшен всем другим учинится; и твердость духа, добродетель и законная свобода истребятся. Самые сии стражи, коих, конечно, должно будет отличить и усилить {44} со временем, могут получить такое могущество, что неосновательные законы и непорядок наследства, коих хотение будет Государей на престол возводить и низводить. Наконец, если одним войскам дать право сице охранять своего государя, то сие произведет неудовольствие в других войсках, из таких же граждан сочиненное. Ежели же всем по очереди — то сие весьма затруднительно будет ради привожения их из дальних мест государства.