Александр Казанцев - Взгляд сквозь столетия

Судии находят, что поэт не нашел истины и что все изъяснения его суть игра воображения; что хотя он и прочел несколько имен, но что это ничего не значит. Отчаяние молодого поэта. Он жалуется на свой век и пишет к своей любезной, что его не понимают, и спрашивает, хочет ли она любить его просто как не поэта.

В Петербургских письмах (чрез 2000 лет). Человечество достигает того сознания, что природный организм человека не способен к тем отправлениям, которых требует умственное развитие; что, словом, оказывается несостоятельность орудий человека в сравнении с тою целию, мысль о которой выработалась умственною деятельностию. Этою невозможностью достижения умственной цели, этою несоразмерностью человеческих средств с целию наводится на все человечество безнадежное уныние — человечество в своем общем составе занемогает предсмертною болезнию.

Там же : кочевая жизнь возникает в следующем виде — юноши и мужи живут на севере, а стариков и детей переселяют на юг.

Нельзя сомневаться, чтобы люди не нашли средства превращать климаты или по крайней мере улучшать их. Может быть, огнедышащие горы в холодной Камчатке (на южной стороне этого полуострова) будут употреблены, как постоянные горны для нагревания сей страны.

Посредством различных химических соединений почвы найдено средство нагревать и расхоложать атмосферу, для отвращения ветров придуманы вентиляторы.

Петербург в разные часы дня.

Часы из запахов: час кактуса, час фиалки, резеды, жасмина, розы, гелиотропа, гвоздики, мускуса, ангелики, уксуса, эфира; у богатых расцветают самые цветы.

Усовершенствование френологии производит то, что лицемерие и притворство уничтожаются; всякий носит своя внутренняя в форме своей головы et les hommes le savent naturellement [37].

Увеличившееся чувство любви к человечеству достигает до того, что люди не могут видеть трагедий и удивляются, как мы могли любоваться видом нравственных несчастий, точно так же как мы не можем постигнуть удовольствия древних смотреть на гладиаторов.

Ныне — модная гимнастика состоит из аэростатики и животного магнетизма; в обществах взаимное магнетизирование делается обыкновенною забавою. Магнетическая симпатия и антипатия дают повод к порождению нового рода фешенебельности, и по мере того как государства слились в одно и то же, частные общества разделились более яркими чертами, производимыми этою внутреннею симпатиею или антипатиею, которая обнаруживается при магнетических действиях.

Удивляются, каким образом люди решились ездить в пароходах и в каретах — думают, что в них ездили только герои, и из сего выводят заключение, что люди сделались трусливее.

Изобретение книги, в которой посредством машины изменяются буквы в несколько книг.

Машины для романов и для отечественной драмы.

…Настанет время, когда книги будут писаться слогом телеграфических депешей; из этого обычая будут исключены разве только таблицы, карты и некоторые тезисы на листочках. Типографии будут употребляться лишь для газет и для визитных карточек; переписка заменится электрическим разговором; проживут еще романы, и то недолго — их заменит театр, учебные книги заменятся публичными лекциями. Новому труженику науки будет предстоять труд немалый: поутру облетать (тогда вместо извозчиков будут аэростаты) с десяток лекций, прочесть до двадцати газет и столько же книжек, написать на лету десяток страниц и по-настоящему поспеть в театр; но главное дело будет: отучить ум от усталости, приучить его переходить мгновенно от одного предмета к другому; изощрить его так, чтобы самая сложная операция была ему с первой минуты легкою; будет приискана математическая формула для того, чтобы в огромной книге нападать именно на ту страницу, которая нужна, и быстро расчислить, сколько затем страниц можно пропустить без изъяна.

Скажете: это мечта! ничего не бывало! за исключением аэростатов — все это воочью совершается: каждый из нас — такой труженик, и облегчительная формула для чтения найдена — спросите у кого угодно. Воля ваша. Non multum sed multa [38] — без этого жизнь невозможна…

СОЛЛОГУБ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ (1813–1872 гг.) — прозаик, драматург, мемуарист. В детстве учителями Соллогуба были: П. А. Плетнев — один из ближайших друзей Пушкина, с 1838 года, после смерти поэта, редактировавший его журнал «Современник», и Э. Шарьер — драматург и поэт, впоследствии переводчик «Записок охотника» И. С. Тургенева на французский язык.

Учение продолжил на юридическом факультете Дерптского (ныне г. Тарту) университета, студентами которого в то же время пребывали будущий знаменитый хирург Н. И. Пирогов, известный врач Ф. И. Иноземцев, сыновья историка и писателя Н. М. Карамзина — Андрей и Александр.

Получив по окончании университета звание «действительного студента», Соллогуб поступил на службу в Министерство иностранных дел, а затем стал чиновником особых поручений при тверском губернаторе. Но служба не мешала будущему писателю часто бывать в Петербурге, где он завязывает многочисленные литературные знакомства: с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Жуковским и др.

В 1837 году в «Современнике» появляются первые литературные опыты Соллогуба: повести «Два студента» и «Три жениха», в которых отразились воспоминания о студенческой поре и впечатления от служебных поездок по провинциальной России.

С 1839 года Соллогуб начинает печататься в «Отечественных записках». Рассказ «История двух калош» (1839 г.), помещенный в этом журнале, обратил на себя внимание многих читателей, заслужил одобрительные отзывы критики, в том числе и Белинского.

В 1840 году Соллогуб женится на дочери М. Ю. Виельгорского — известного поклонника искусств и мецената, музыканта-любителя, друга Пушкина. Чета Соллогубов устраивает у себя в доме литературно-художественный салон, который вскоре становится одним из самых популярных в столице. На «средах» Соллогуба бывали в числе прочих Гоголь, Некрасов, Тургенев, Достоевский.

За короткий промежуток времени Соллогуб создает около двадцати повестей и рассказов, большинство которых написано в духе гоголевской «натуральной школы». Об одном из этих произведений Белинский писал: «Лучшая повесть прошлого (т. е. 1841-го. — В. Г. ) года, без всякого сомнения, «Аптекарша» графа В. А. Соллогуба. Давно мы уже не читали по-русски ничего столь прекрасного по глубоко задуманному содержанию, тонкому чувству такта, по мастерству формы, простирающейся до какой-то художественной полноты».