Кир Булычев - Глубокоуважаемый микроб (сборник)

— В садик, — сказала девочка. — А ты кто?

— А я на работу хожу, — признался Удалов. — Скажи, крошка, это какому дяде памятник делают?

— Хорошему дяде, — ответила девочка уверенно.

— Он книжки пишет? — спросил Удалов.

— Книжки пишет, — подтвердила девочка.

— Он с бородой?

— С бородой, — сказала девочка покорно.

— Это дядя Толстой? — догадался Удалов.

— Ой! — воскликнула девочка, дивясь такой догадливости Удалова.

Она вскочила и побежала к воспитательнице, которая в окружении других малышей высаживала в землю кусты роз.

— Марья Пална! — закричала девочка. — Марья Пална! А этот дядя говорит, что наш памятник толстый!

— Гражданин! — Воспитательница оказалась красивой женщиной ниже среднего роста. — Вы что здесь делаете?

— Не обращайте внимания, — сказал Удалов. — Я обедать иду. Хотел девчушке помочь — пускай воспитывается. А она у вас молодчина. Знает, что памятник Толстому возводится.

— Что? — Женщина дернула девочку к себе, чтобы добрая рука Удалова не успела опуститься на ее головку. — Уйдите! Не травмируйте ребенка! Я буду жаловаться!

На крик стали оборачиваться люди, и Удалов быстрыми шагами пошел к пьедесталу. Сзади был шум, какие-то объяснения, вроде бы готовилась погоня.

Он обогнул пьедестал и увидел, что там лежит отдельно громадная бетонная рука с зажатым в ней портфелем, другая рука с раскрытыми пальцами, куски бюста, но главное, под большим брезентом — голова. Шар в рост человека.

Ноги сами понесли Удалова посмотреть на голову. Хоть и призналась девочка, что памятник будет Толстому, все равно хотелось проверить.

Удалов деловито подошел к голове, протянул руку, приподнял край тяжелого брезента, но увидел только ухо. И в этот момент сзади раздался пронзительный свист, к нему бежал милиционер, за ним — другие люди и дети.

Удалов понял: дело плохо. Он кинулся бежать с площади.

Но далеко не убежал — с другой стороны уже ехала «скорая помощь». Она затормозила у раскопанной траншеи, из машины выскочили санитары с носилками и также кинулись к Удалову. Удалов, как заяц, метался по полю, перепрыгивая через ямы, но кольцо преследователей все сужалось.

Удалова поймали бы, если бы не неожиданное отвлечение.

Внезапно воздух потемнел, на город наползла черная туча.

— Красная игрушка! — раздались крики в толпе. — Красная игрушка!

И тут же люди побежали прочь, ища укрытия, подхватывая на пути детишек.

Через полминуты Удалов остался один посреди площади.

Гроза идет, понял он и, благодаря природу за своевременное вмешательство, поспешил к торговым рядам, чтобы укрыться там. Но далеко отойти не успел, потому что все время оглядывался.

И с неба сорвались первые капли влаги.

Капли были черными, едкими, они жгли лицо и проникали сквозь одежду. Удалов побежал быстрее, но дождь становился все гуще. К тому времени, когда Удалов добежал до какого-то пустого подъезда, все тело горело от ожогов, а одежда начала расползаться и слезать с тела.

«Черт знает что, — рассердился Удалов. — Знал бы, никогда бы не согласился на такое путешествие. Вечно этот Минц с его открытиями!» Но внутренний голос поправил Удалова. «Корнелий, — сказал он, — тебя никто не заставлял бегать по площадям и задавать вопросы. Пошел бы прямо на Пушкинскую, уже, наверное, возвратился бы домой с формулами в руках. Сам виноват».

Удалов согласился с внутренним голосом, хотя ему было жалко костюма, плаща и шляпы, не говоря уж о ботинках.

Кислотный дождь прекратился, но туча еще висела над городом, и улицы были пустынными. Удалов побежал домой.

Бежал он с трудом. Тротуары были скользкими и черными от зловонной жижи, плащ расползся, костюм держался еле-еле, у правого ботинка отклеилась подошва, а брюки пришлось поддерживать руками.

В таком плачевном виде Удалов пробежал по Пушкинской, влетел в ворота своего дома и сразу нырнул в подъезд.

Вот и родная лестница, вот и привычная дверь. Удалов нажал на кнопку и услышал столь знакомый звон, прозвучавший в квартире.

Дверь открылась далеко не сразу.

В дверях стояла чем-то знакомая молодая блондинка. Приятной внешности, в цветастом халатике, натянувшемся на высокой груди.

— Корнелий! — воскликнула молодая женщина. — Как же ты не уберегся!

— Я… понимаете… понимаешь. — Тут Удалов совсем смешался, потому что ожидал встретить совсем другую женщину. Бывает, смотришь на человека и понимаешь: где-то ты его видел — или в детском саду с ним состоял, или в школу ходил, или в Ялте отдыхал. Но кто она? Кто она? Почему она здесь? Где Ксюша?

— Тебе лучше не заходить, — сказала молодая женщина, загораживая проход. — Сначала погуляй, обсохни.

— Я с тобой не согласен, — возразил Удалов. У него зуб на зуб не попадал.

— Только в комнаты не заходи. — Женщина отступила, не скрывая отвращения от запаха и вида Удалова. — Все здесь сбрасывай — и сразу в ванную!

Перед Удаловым стояла трудная проблема. Ему предлагали раздеться догола, полагая, что он не тот Удалов. Причем ладно бы предлагала Ксюша — перед Ксюшей, даже чужой, можно было не стесняться. Но с этой молодой красоткой… как при ней разденешься?

— Ты что? — спросила молодая женщина. — Оробел, что ли, мой орел общипанный?

— Знаешь, — сказал Удалов, — я лучше так в ванную пройду. Там я разденусь.

— Чтобы всю ванную провонял? У меня там импортные шампуни стоят.

В голосе молодой женщины послышались пронзительные нотки, и этим она напомнила Удалову Ксению. Но только напомнила. Была она лет на двадцать моложе его жены, глаза намазаны, щеки подрумянены, во взгляде поволока.

Удалов, возя ногой по ноге, стянул с себя распадающиеся ботинки, с ними сошли и носки. Потом все же двинулся к двери в комнату.

— Стой! — Молодая женщина загородила руками проход. — Убью!

Халат ее распахнулся, обнаружив кружевное нижнее белье, но это совсем не смутило красотку.

Тогда Удалов, понимая, что выхода нет, начал стаскивать с себя остатки костюма, делая это очень медленно, оттягивая время в надежде, что другой Удалов придет и освободит его от позорного действия, и в то же время опасаясь, что другой Удалов может его неправильно понять.

— Ты чего домой пришел? — спросила тем временем красотка.

— Я… я обедать пришел, — вспомнил Удалов.

— Обедать? Домой? Ты же в спецбуфете обедаешь! Откуда у меня для тебя обед?

Костюм упал на пол, Удалов остался в трусах и майке — хорошо, что они не расползлись от кислотного дождя. Но были ветхими, ненадежными. Приходилось поддерживать трусы руками.

Удалов готов был сгореть от стыда, но понимал: если он сейчас признается, что он не настоящий Удалов, может произойти трагедия.

От страха и полной растерянности Удалов стал агрессивным. Ну что за отношение к нему в собственном доме? Куда-то дели родную жену и еще приказывают!