Кир Булычев - Глубокоуважаемый микроб (сборник)

Вот тогда-то Корнелий Удалов обернулся к своему соседу профессору Минцу и строго спросил:

— Вы чего им давали, Лев Христофорович?

— Средство против грубости, — честно признался Минц. — Но я не предполагал, что оно настолько эффективно.

И Минц шепотом рассказал о принципе действия пилюль.

Тогда Удалов поднялся со своего места и сказал профессору:

— Пойдем отсюда.

И в самом деле, игра фактически кончилась. Ни судья, ни тренеры не могли заставить футболистов нападать на своих соперников. Вот-вот под неумолчный свист трибун встреча будет прервана.

Удалов вывел несколько растерянного Минца со стадиона и, когда они уже были в парке, прервал молчание вопросом:

— Запасные пилюли остались?

— Штук десять, — сказал Лев Христофорович.

— Давайте сюда. Не бойтесь, не выброшу.

— А зачем вам?

— Покажу, где и как их надо было использовать. Наивный вы человек.

Держа на ладони таблетки, Удалов вошел в гастроном.

В магазине шла обычная, даже не самая насыщенная жизнь. Кассирша вяло спорила с пожилой покупательницей, а очередь более или менее покорно ожидала исхода этого спора. Одна из продавщиц гляделась в зеркальце, другая выясняла отношения с рабочим, который только что принес ящик с крупой. Остальных продавщиц не было видно, зато в магазине был слышен ропот покупателей.

— Сюда, — сказал Удалов, проходя за прилавок.

— Зачем, — попробовал возразить Минц. — Туда же не положено.

— Нам положено, — ответил Удалов, открывая дверь в кабинетик директорши. — Мы комиссия!

Ванда Казимировна оторвалась от ведомостей и обернула к посетителям полное суровое лицо.

— Здравствуй, Ванда, — сказал Удалов быстро.

— Чего нужно?

— Ничего, — ответил Удалов. — Надвигается грипп. Новая разновидность. Мозамбикский.

Он обернулся к Льву Христофоровичу, и тот покорно кивнул.

— Вот наш профессор получил из-за рубежа профилактические пилюли. Большой дефицит. Я ему и говорю — в первую очередь надо обслужить торговлю. Если свалитесь от гриппа, кто будет нас кормить и поить?

— Дефицит, говоришь? — с некоторым недоверием сказала Ванда Казимировна, которая не всегда доверяла ближним.

— Вот. — Удалов осторожно высыпал пилюли на чистый лист бумаги. — По одной на душу. Не больше. Вызывай персонал.

Ванда Казимировна сдалась и вызвала персонал, который, узнав, что выдают дефицитную профилактику, быстро выстроился в очередь, не обращая внимания на нетерпеливый гул торгового зала.

Сама Ванда Казимировна тоже приняла пилюлю.

— Если что надо, — сказала она, и взгляд ее начал смягчаться, — вы заходите. Прямо ко мне.

Но тут начала совершаться странная метаморфоза с ее подчиненными.

— Зачем же, — сказала продавщица из молочного отдела.

— Я тоже всегда готова. Вы уж лучше не отвлекайте Ванду от ее дел. Занятая она, трудно ей, ревизия на носу.

— Девочки! — вдруг воскликнула кассирша. — И чего же мы здесь стоим, прохлаждаемся! Там же люди ждут! Неужели мы будем их заставлять маяться, а сами будем здесь прохлаждаться?

Продавщицы даже застонали от стыда и, сшибая друг друга, бросились к выходу в торговый зал.

Минц и Удалов, чтобы избавиться от изъявления благодарности со стороны Ванды Казимировны, поспешили за продавщицами.

Зал сиял улыбками.

В зале воцарялась атмосфера взаимного расположения.

Минц и Удалов вышли из магазина.

— Понял? — спросил Удалов.

— Понял, — тихо улыбнулся великий изобретатель.

— Пошли домой, надо Ксению в магазин послать. Пускай порадуется.

Почти все человеческие трагедии начинаются исподволь, с незаметного пустяка. Именно незаметность первого толчка и делает трагедии столь неожиданными и сокрушительными.

Выступая на квартальном совещании в горисполкоме, Корнелий Удалов почему-то сослался на опыт своей молодости, на творческое горение строителей, возводивших в конце сороковых годов здание универмага. И был доволен тем вниманием, с которым выслушали этот исторический пример слушатели.

После совещания к Удалову подошел товарищ Белосельский и сказал:

— Пора делиться опытом с молодежью.

После чего он подозвал редактора гуслярской районной газеты Малюжкина и добавил:

— Товарищ Малюжкин, не проходите мимо.

— Не пройдем, — ответил Малюжкин.

Уже на следующий день после работы к Удалову домой явился Михаил Стендаль, корреспондент и старый знакомый Корнелия Ивановича. Он присел на край скамейки под сиреневым кустом и некоторое время наблюдал, как Удалов с Грубиным проигрывали в домино соседям по дому — Ложкину и профессору Льву Христофоровичу Минцу.

Корнелий Иванович догадывался о цели визита Стендаля, но, будучи человеком скромным, делал вид, что тот зашел к нему случайно, скажем, занять опарышей для рыбалки.

Когда партия кончилась, Миша с прямотой, свойственной молодости, разрушил эту иллюзию, сказав:

— А я за статьей пришел.

Все насторожились, потому что раньше Удалов никогда статей не писал.

— Может, сам напишешь? — предложил Удалов неуверенно. — Я скажу, что надо, ты в библиотеке старые газеты посмотришь, а?

— Нет, Малюжкин велел, чтобы вы сами, Корнелий Иванович, — возразил Стендаль. — Он получил указание.

Наступила пауза. Удалов глядел в темнеющее летнее небо, по которому плыло зеленое закатное облако, и стеснялся соседей.

— С каких пор, — услышал он ехидный голос старика Ложкина, — наш Корнелий пишет в прессу?

Раньше Ложкин по меньшей мере раз в месяц относил в редакцию гневные письма, посвященные непорядкам в городе, но сейчас делает это реже — годы берут свое. Большинство писем на поверку оказывались неточными в своей фактической основе, отношения с газетой у Ложкина не сложились, и, естественно, он не хотел, чтобы они складывались у других.

— Да это так… заметка, — ответил Удалов, краснея.

— Неправда! — сказал Стендаль, вытаскивая из кармана большой блокнот, распухший от адресов и интервью. — Корнелий Иванович выступает на наших страницах с большим материалом, посвященным истории строительных организаций Великого Гусляра и героическому труду его молодости.

— Это кто же героически трудился? — спросил Ложкин, который был убежден, что во всем мире лишь ему удалось героически потрудиться.

До этого момента Удалов был убежден, что откажется от написания статьи. Он ведь даже в школе отставал по части сочинений. Но последние слова Ложкина вызвали у него возмущение. И следующий шаг на пути к трагедии выразился во фразе, которая непроизвольно вырвалась у Корнелия Ивановича:

— Каждому есть что вспомнить!

— Корнелий Иванович прав, — подтвердил профессор Минц, аккуратно складывая в коробочку костяшки домино. В последние месяцы он пристрастился к этой игре, стараясь выключить на время непритязательного развлечения свою гениальную голову, иначе бы он мог вычислить исход любой партии в домино в самом ее начале. — Любой из нас — это сокровищница воспоминаний, уникальных, бесценных, которые, к сожалению, проваливаются в бездну времени и исчезают для потомства. Из-за этого каждое новое поколение частично повторяет наши ошибки. А мы обязаны помогать подрастающему поколению.