Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»

И вроде бы сказано все было правильно, и не к месту затевать политический спор, и глупо, но Глеба почему-то его тон вывел из себя. Как будто он говорит какую-то шутку, ему одному понятную.

– Слушай, ты нашел момент для политинформации, – Глеб смял в руке пластиковый стаканчик. – Давай ты нашего замполита полечишь… если его еще в Ялте не убили.

– Зачем? Лично я ничего против общества потребления не имею. Час-полтора, и мы сможем его преимущества ощутить на собственной шкуре.

– А ты как будто и рад.

– Я испытываю двойственные чувства. Знаешь, что такое двойственные чувства, Глеб? Это когда ты видишь, как твоя теща летит с обрыва в твоем новом автомобиле. Теща в данном случае – мое дражайшее начальство, его начальство, а автомобиль – похоже, моя жизнь.

– Что ты несешь?

– Правду. Глеб, послушай меня. Внимательно послушай. Я здесь давно. Я слал в центр один доклад за другим: нет, крымцы не превратились в трусливых хомяков, это у них только временное помешательство, и если мы опять поведем себя как хамье, если мы сделаем им больно, мы очень быстро получим здесь по сопатке. Резерв Крымской армии – полста тысяч крепких ребят, которые держат оружие дома – дома, Глеб! – и им есть что терять. Я еще отставников не подсчитал. Это их твои… наши зольдатики сегодня грабили и насмехались. Да, вчера половина из них, если не больше, цепляла на грудь красно-белую ленточку и бегала на митинги в поддержку воссоединения. Но сегодня они подсчитали убытки и очень, очень разозлились.

Глеб похолодел. Он представлял себе происходящее как местные беспорядки в Гурзуфе и Ялте. Сейчас разведчики вернутся, он поведет роту вниз и ликвидирует бардак. Но если…

– Хочешь сказать, во всем Крыму сейчас… так?

Верещагин пожал плечами.

– Так… или еще хуже. Я же сказал: пятьдесят тысяч человек, обученных, дисциплинированных и злых. На их стороне отличное знание местности, фактор внезапности и инициатива. Как только они освободят регулярные войска, их главной проблемой станет – прокормить наших пленных и похоронить наших убитых.

– Паникеров расстреливают.

– Я не паникую, я излагаю тактическую обстановку. Самое разумное, что ты можешь сделать, – увести роту в Симфи по трассе через заповедник. Наша единственная надежда – удержать аэродромы, там сейчас будет нужен каждый штык. А здесь вам торчать смысла нет: белые оставят вас за спиной и дальше пойдут.

Голосом Верещагина, казалось, говорил сам разум, но…

– А ты?

– А я эту позицию и со своими ребятами удержу. Здесь телевышка, тяжелое вооружение они не применят, а дорогу из «зеленки» обстреливать мы умеем не хуже.

– И как долго ты ее удержишь?

Верещагин улыбнулся.

– Боеприпаса у нас на полчаса в лучшем случае. Так что берите ноги в руки. Никакого смысла погибать за эту высоту у вас нет.

– А у тебя есть?

– А у меня смысла возвращаться нет.

– Ты сдурел? Себя не жаль – людей своих пожалей.

Верещагин засмеялся.

– Ты слишком хорошо обо мне думаешь, Глеб. Я постараюсь купить вам как можно больше времени, но умирать ради вас? Мы просто взорвем ретранслятор, переоденемся в штатское, спустимся в Гурзуф и сольемся с толпой. Нет, конечно, пуля – дура и все может быть. Но если мы и погибнем, капитан, то исключительно по собственной ошибке, а не ради прекрасных глаз майора Лебедя.

– Что ты о крымцах знаешь? Сколько их?

– Первый горно-егерский батальон наступает из Бельбека. Резервистов в Агломерации тысячи три. Сколько встали под ружье – опять-таки не знаю. Сейчас они выпихивают Лебедя из города. Им не хочется жертв среди гражданских, поэтому ракеты в ход не идут, только легкое оружие. Но едва батальон покинет город, начнется пекло.

– Ты… – догадка накатила, как тошнота. – Ты все это время знал?..

– Я знал ровно столько, сколько они сказали друг другу по радио. Я же говорю по-английски, понимаю их местный воляпюк и татарский понимаю тоже.

– И ты даже не попытался связаться с батальоном? – Асмоловский сгреб Верещагина за ворот.

– И не попытаюсь. Если беляки хотя бы глянут в сторону телевышки – нам пиздец и нашей миссии тоже.

– Да срал я на твою миссию! Там батальон! Двести человек!

– А здесь их единственный шанс. Отпусти, я покажу тебе.

Глеб разжал руки и слегка оттолкнул Верещагина. Тот, как ни в чем не бывало, достал из планшета и расстелил на столе карту. Не военную, но все равно отличную карту района с обозначением всех высот, дорог и тропок – видимо, для любителей пешего туризма.

– Смотри, здесь дорога на Алушту раздваивается, – Верещагин ткнул пальцем в Никиту. – Здесь опять соединяется. Крымцы наверняка захотят пройти над Гурзуфом, чтобы успеть к Алуште раньше и отрезать вас от симферопольской трассы. Ты на их месте что бы делал?

– То же самое.

– Как и я. Однако беляки не знают, что ты здесь, Глеб. Они хотят загнать батальон в эти горы, встретить на Гурзуфском Седле и расстрелять, как куропаток. Но Гурзуфское Седло контролируем мы. И мы пропустим батальон сюда.

– А потом?

– А потом вот здесь есть грунтовая дорога через заповедник. За Перевальным она соединяется с Симферопольской трассой. Местные о ней не помнят, потому что не пользуются, она открыта только работникам заповедника, и пройдет там только внедорожник. БМД по ней тоже пройдут. Да, когда беляки не встретят вас в Алуште, они поймут, в чем дело. Но вы уже будете далеко.

– То есть… ты разбудил меня, когда сам уже все придумал?

– Ага.

И снова это было сказано спокойно, без всякой рисовки.

– Так что собирай людей, – подытожил Верещагин. – И предупреди майора.

– Как? – спросонья Глеб все-таки соображал плохо.

– Дедовским способом: посылай вестового. Кто у тебя в роте лучше всех бегает и соображает?

Глеб вышел и уже в коридоре обернулся. Старлей сидел на столе, спиной к двери, разглядывал карту и слегка покачивал ногой, словно в такт одному ему слышной мелодии. Он не замечал, что отражается в темном окне. Он сидел и улыбался, и Глеб вспомнил самиздатовского Честертона: если мужчина смеется наедине с собой, значит, он поверяет шутку дьяволу или Богу. Ни в одного, ни в другого Глеб не верил, но если бы верил… то поставил бы не на Бога.

Командир 1-го горно-егерского батальона капитан Карташов хотел послать на Никитский перевал отряд и уже отдал приказ, когда связист позвал его к командно-штабной машине.

– Jasper-4? – Голос в наушнике безошибочно назвал позывной. – Max?

– Here, – сдержанно отозвался Карташов, с удивлением отметив, что голос чем-то знаком.

– Ты послал людей к Гурзуфскому Седлу? – По-английски неизвестный говорил бегло, но с неистребимым русским акцентом.