Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)

– Слушай, ты у меня никогда ревой не была. Поэтому я не знаю, как утешать плачущих девчонок. Просто не научился. Прости.

– Ничего, – сквозь слезы буркнула Эва. – Обойдусь без утешений. Ты вот лучше сказки напиши. Про атамана Щуся. Ему очень надо!

– Дался тебе этот Щусь.

– Дался, – подтвердила дочь, сморкаясь в полотенце. – Не каждый день встречаешь человека, который хочет стать сказочным персонажем. Я по таким придуркам очень скучаю. Из моих знакомых даже космонавтом никто быть не хотел. Даже в раннем детстве! А тут вдруг такой человек, совсем дурак, живая душа. Слушай, ну правда, попробуй, а. Чем атаман Щусь хуже Ыгумагапа?

Невольно улыбнулся. Ыгумагапа он сперва сочинил специально для дочки, которая очень не любила вставать рано утром ради сомнительного удовольствия отправиться в детский сад, и всякий раз грозно интересовалась, кто выдумал такие дурацкие порядки. Почему людям нельзя спать подольше?!

Брать ответственность на себя молодым родителям не хотелось, и тогда появился злой демон Ыгумагап, пожиратель времени. Дескать, раньше в сутках было целых тридцать часов, тогда люди успевали хорошо выспаться, проснуться и даже немного заскучать: ну когда уже можно будет пойти на работу? Но Ыгумагап откусил от суток сперва один час, потом другой. Поначалу никто не заметил, а когда спохватились, было поздно: прожорливый демон уже благополучно переваривал шестой по счету час. Тогда его, конечно, победил храбрый богатырь Зулайтан, спасибо ему за это, а то дни стали бы еще короче. Но вернуть съеденные часы не удалось, как невозможно, к примеру, вернуть котлету, проглоченную злодеем, хоть сто раз его потом расстреляй.

История как история, еще и не такое потомкам рассказывают по дороге в детский сад, чтобы не ныли. Соль в том, что много лет спустя он случайно вспомнил про Ыгумагапа и смеху ради женил его на злой тувинской демонице по имени Чылбыга [7] Чылбыга – злой демон женского пола, ведьма в мифологии тувинцев. Как и прочие албасты (женские демонические персонажи в мифологии тюркских народов) представляется в виде уродливой обнаженной женщины с длинными распущенными желтыми волосами и обвислыми грудями. . Сочинил подробное описание свадьбы – уморительно смешное с точки зрения грамотного этнографа и невыносимо занудное для остальных – а потом увлекся и написал продолжение, добрую дюжину свеженьких тувинских мифов об Ыгумагапе, да таких достоверных, что какие-то шустрые составители очередного сборника мифов и легенд народов Сибири тут же умыкнули с сайта истории об Ыгумагапе и напечатали, как водится, не спрашивая разрешения, в разделе «Предания о богах» – к величайшему восторгу Эвы, которая по сей день хранит книжку на самом видном месте и таскает в сумке на важные встречи, как талисман.

Ну то есть все как всегда.

– Причастность к мифу может оправдать любую жизнь, – вдруг сказала Эва. – Вообще любую! Я и сама, честно говоря, не отказалась бы. Всегда хотела попросить тебя сочинить сказку обо мне. Но почему-то стеснялась. Думала, ты на смех меня поднимешь.

Пожал плечами:

– Ну, поднял бы – и что с того?

– Не знаю. Вроде, ничего страшного. А все равно не хотелось, чтобы ты надо мной смеялся. В смысле, вот именно по этому поводу – не хотелось бы. А так-то смейся на здоровье.

Предложил:

– Так давай о тебе и сочиню, раз призналась. Зачем нам какой-то Щусь?

Эва упрямо помотала головой.

– Ему нужнее. Он уже умер, и ты – его единственный шанс. Никто больше так не умеет, чтобы – хоп! – и перед нами самый настоящий аутентичный текст, как будто всегда был; некоторые свидетели тут же начинают смутно припоминать, как читали его еще в студенчестве среди множества прочих учебных материалов. Ну и потом, честно говоря, я пока даже на одну сказку не нажила. В смысле, ничего такого, о чем в сказках рассказывают, натворить не успела. Разве только пингвинов видела. Целую толпу. Но – в зоопарке. Не считается.

Сказал:

– Если честно, я твоего Щуся просто не вытяну. Я же вообще ничего не знаю – ни о нем, ни о времени, ни о среде…

– Ну так я же знаю! – воскликнула Эва. – Перед тобой единственный и неповторимый специалист по Гуляй-Полю. Я тебе все расскажу. Вообще не вопрос!

Поднял руки, не то капитулируя, не то защищаясь от ее напора.

– Конечно, за фактами дело не станет. Но этого мало. Мне вообще не на что опереться. Если бы люди в том месте и в то время действительно складывали легенды, все равно о ком, я мог бы взять их за образец. А так поди пойми, как могут выглядеть сказки, которых вообще никогда не было.

– Спокойствие, только спокойствие, – сказала Эва. – Все это вполне можно реконструировать. Сказка, легенда – это же устный жанр. Образцы устной речи у нас есть. Систему ценностей я тоже вполне представляю, то есть, смогу тебе объяснить, что для них было важно, о чем упомянули бы обязательно. И какие факты могли бы игнорировать как малозначительные. Если этого окажется мало, отведу тебя в библиотеку. Благо я уже знаю, что на ту тему надо рыть…

– Эвка! Какая, к черту, библиотека?!

– Ну слушай, – вздохнула дочь. – В больницу-то ты ездишь как миленький. Хотя постоянно говоришь, что толку от этих процедур никакого. Но ездишь же! Значит, на это силы есть. Уже хорошо. А тут не больница, в библиотека. Там в сто раз интересней. Скажешь, нет?

Открыл было рот, чтобы сказать это самое «нет», и тут же закрыл. Потому что она была совершенно права. Действительно интересно. Такой вызов! Сам ни за что не взялся бы, просто в голову не пришло бы создать с нуля несуществующую устную традицию. Никогда такого не делал. А «интересно» – это по-прежнему серьезный аргумент. Может быть вообще единственный, до сих пор не утративший смысл.

Сказал:

– Ладно. Но учти, ты попала! Плакала твоя диссертация. Теперь вместо того, чтобы доводить ее до ума, будешь вводить меня в контекст. В режиме нон-стоп, благо у меня бессонница, а ты выкручивайся как знаешь. И трепещи: я гораздо хуже банды тупых пятиклассников, от которых ты так страдала на школьной практике. Им просто все по барабану, а у меня, как у всякого несносного всезнайки, по любому вопросу свое заранее составленное драгоценное мнение. Даже любопытно, как ты будешь выкручиваться. И вот еще что учти: пути к отступлению у тебя уже нет.

– Нет? – изумленно переспросила Эва.

И не дожидаясь ответа, заключила его в объятия, чего не делала уже лет двадцать. Или даже двадцать пять. Словом, очень давно.

– Ужас не в том, что через четыре месяца я понял, что все сделанное надо выкинуть, забыть и не переписать даже, а начать заново, с нуля, – весело говорил он пять лет спустя. – И даже не в том, что, по уши зарывшись в эту абсурдную работу, я позорно выздоровел, не сдержал обещания помереть до конца года и навсегда подорвал свой отцовский авторитет. Ремиссия – штука загадочная, с каждым может случиться, это как в лотерею выиграть, никто не виноват. Настоящий ужас моего положения заключается в том, что когда-нибудь я все-таки умру. И если Эвка права, и на том свете действительно «тусуют» все умершие, мне придется отыскать среди них этого чертова Щуся. Сказать ему: «Привет, атаман Феодосий, сюрприз-сюрприз! Я написал о тебе много сказок, выложил их в интернет, народ читает, прикалывается, один чудак уже монографию настрочил, а какие-то киевляне мультфильмы по мотивам делать затеяли – все как ты хотел и даже немного лучше». И на глазах у почтенной публики – с моей удачей можно не сомневаться, что в первых рядах окажутся любопытствующие Гомер, Набоков и, предположим, Лотман, просто для смеху – начать читать, громко, вслух: «Сказка о том, как атаман Щусь с комиссаром пингвинов воевал».