Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение

Я смотрю на медсестру, — большие глаза пристально смотрят на меня, губы чуть улыбаются, на щеках легкий румянец. Я замечаю, что сегодня Марина накрашена — совсем чуть-чуть, еле заметно, но это сильно меняет её внешний образ в лучшую сторону. Я протягиваю руку и беру бумажку.

И внезапно понимаю, что Марина в своих эротических фантазиях уже спит со мной. Я ошибся, приняв её коровий взгляд, за проявления тиреотоксикоза. Не думаю, что это уже любовь, но то, что медсестра переживает период влечения и влюбленности в меня, я уверен на все сто процентов.

Я опускаю глаза, и, посмотрев на адрес, спрашиваю:

— Где это?

— Тут недалеко, Михаил Борисович, за поликлиникой направо и вдоль по улице до первого перекрестка, а там снова направо и второй дом будет ваш.

Марине двадцать пять лет. Она еще не живет половой жизнью, хотя в своих фантазиях давно лишилась девственности. Чувство влюбленности возникает у неё в третий раз. Первые два раза закончились не очень хорошо, и я опасаюсь, что и третье закончится ни чем. Она надеется, что в этот раз всё получится, она хочет любить и жаждет взаимности. Мама уже второй год говорит ей о замужестве и о будущих внуках.

— Спасибо, Марина, направо, прямо до перекрестка, и снова направо. Я найду.

Под моим взглядом щеки краснеют еще больше, она, потупив глаза, неожиданно бросает в мою сторону робкий взгляд. И улыбается, заметив, что я смотрю на неё.

Девушка по имени Марина играет в древнюю, как мир, игру. Я мог бы ей подыграть, дав призрачный шанс на продолжение. Я даже мог бы воспользоваться её наивностью. Но — мне это не надо.

Впрочем, мне бы не хотелось огорчать медсестру. Нам вместе работать, и я не собираюсь наживать себе врага, во всяком случае, сейчас.

Я улыбаюсь. И говорю:

— Пожалуйста, Марина, отнесите талоны и карты с выписанными рецептами статистам. Мне бы не хотелось после вызова возвращаться в поликлинику.

— Да, конечно, Михаил Борисович. Обязательно сделаю.

— Спасибо.

Я ухожу, чувствуя спиной её взгляд.

Я выхожу из поликлиники и думаю о том, что любовь — это бред сумасшедшего и галлюцинации наркомана. Ты забываешь, что говорил и делал вчера, но так ярко и красочно описываешь то, что будет завтра. Ты воздвигаешь замки из сухого песка, не замечая, что находишься в пустыне и поднимается ветер. Ты лепишь из воздуха фигуру, которую любой другой человек даже не может представить, и, когда ты пытаешься рассказать о своей любви, никто тебя не слышит. Впрочем, как правило, никто и не хочет слушать. Я думаю о том, что любовь — это одиночество в толпе на огромной площади. Тебя разрывает чувство и ты кричишь во все горло, но — ничего, кроме нецензурных слов и толчков не получаешь в ответ. Хотя, иногда можно услышать смех и улюлюканье. Или увидеть неприличные жесты и двусмысленные позы.

— Девушка осталась жива и рассказала нам о тебе, — повторила Мария Давидовна.

— Да, — кивнул Максим, и усмехнулся, — это Он захотел. Так и сказал — пусть знают, что я уже здесь. Пусть ужас растекается по улицам города, погружая этот мир в бездну страха. Пусть вздрогнет каждый человек. Пусть молятся, но я не услышу их мольбы, потому что не хочу этого. Пусть несут свои дары, но я не приму их. Только жертвы избавят этот мир от порока и грязи.

Максим засмеялся. Неожиданно и жизнерадостно. Откинувшись назад, запрокинув голову. И затем, резко переместив туловище вперед, с размаху и с глухим звуком ударился лбом о стол. Мария Давидовна от неожиданности вскочила со стула и отпрыгнула от стола.

Максим поднял голову. Струйки крови из рассеченного лба. Серьезный взгляд. Спокойные слова.

— Глядя в зеркало, скажи громко и по буквам слово Смерть, и увидишь, как побелеют волосы на твоей голове. Потому что увидишь вездесущую Смерть в отражении за своей спиной. Закрой глаза от ужаса и ощути ледяное дыхание на своей коже, чтобы сознание мгновенно замерзло и покорно приняло свою участь. Почувствуй на коже ледяные пальцы Смерти, и даже не пытайся сопротивляться, потому что Её приход неизбежен.

Мария Давидовна так и стояла у стены, пока медсестра обрабатывала рану и затем Максима увели в камеру. Иван Викторович подошел к ней и сказал:

— Всё, Мария Давидовна, всё закончилось. Пойдемте, перекусим, попьем кофе, поговорим.

Она позволила взять себя под руку и увести из допросной комнаты. Идя по коридорам, доктор Гринберг сосредоточено смотрела себе под ноги и молчала. Майор что-то говорил, но она только по его интонациям понимала, что следователь очень доволен. Прошло меньше месяца от первого убийства, а они уже имеют практически всё, что нужно, чтобы закрыть преступника.

В кафе они сели за дальний столик, и первый глоток кофе был для Марии Давидовны, как живая вода. Она вздохнула. Выдохнула в круг. Затем в квадрат и треугольник. И пришла в себя.

— Ну, доктор, что скажете?

Майор назвал её доктором, значит, он хочет знать её мнение, как профессионала.

— Ну, что же, Иван Викторович. Сначала я скажу, как доктор, а потом, как обычный человек.

— Хорошо.

— И как доктор, я могу сказать одно — парень давно психически болен. В детстве и юношестве стертые проявления аутизма, совершенно незаметные для окружающих, которые усугубились инфекционным заболеванием и психо-эмоциональной травмой — служба в армии и смерть матери. Затем физическая травма — мне бы хотелось уточнить выраженность черепно-мозговой травмы после падения с пятого этажа, чтобы быть более точной — которая привела к дебюту заболевания. Вербальный галлюциноз в виде слуховых и визуальных галлюцинаций, который радикально изменил поведение Максима, превратив его из тихого санитара морга в убийцу-маньяка. Расстройство самоощущения и окружающего мироощущения, которое привело к первичному бредообразованию — он сам себе объяснил галлюцинации, создал из них свой мир, в котором нашлось место ему и его бреду. И он сделал это логично и последовательно. У Максима даже не возникло сомнения в том, что он может быть в чем-то неправ. В этом созданном мире у него есть Бог, которого он любит и для которого готов страдать. С его именем он приносил жертвы. И, может быть, впервые в жизни был счастлив, потому что Бог был рядом, и Он гордился им. Галлюцинаторные эпизоды толкали его к действию даже тогда, когда разумный убийца не выйдет убивать. Зная, что он обнаружен и что его ищут, здоровый человек затаился бы надолго, а Максим взял нож и вышел из своего убежища.

— Почему же никто раньше не замечал, что он психически больной? — спросил майор, и Мария Давидовна ясно услышала в его голосе раздражение.

— Потому что таких много среди нас, — улыбнулась она, — тихий спокойный молодой человек с некоторыми странностями характера, но ведь он никому не мешает. Да, живет один, у него не ладится с девушками, но ведь это только вызывает улыбку — ну, робкий мальчик, ничего, и для него рано или поздно найдется та, которая разбудит его. В конце концов, так происходит всегда. Молчаливый и неразговорчивый парень, да ведь это даже лучше, не раздражает окружающих своими разговорами и глупыми репликами. Порой сидит и тупо смотрит в одну точку, ну и ничего страшного, главное, он исправно и точно выполняет порученную ему работу. Иногда «крышу срывает» — так ведь все мы живем в большом городе с бешеным ритмом с постоянными стрессами, парню просто надо отдохнуть. Оглянитесь, Иван Викторович, таких людей вокруг нас сотни, если не тысячи. Они живут, отгородившись от всего мира за забором своего сознания, и ходят по тем же улицам, что и мы. Выйдя из подъезда, мы здороваемся с соседом, и идем дальше, даже не задумываясь о том, как и чем живет этот малознакомый нам человек. В гостях мы гладим мальчика по голове, даже не понимая, что этот ребенок нас не замечает. Мир мегаполиса полон людей, балансирующих на краю своего сознания. И очень часто эти люди падают в бездну. И мы этого не замечаем, до определенного момента, но, как правило, тогда уже бывает поздно.