Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Жертвоприношения

— Всё нормально. Можно входить.

Капитан Ильюшенков вошел вслед за сержантом. Типичная комната в общежитии. Он и сам жил в подобном помещении в годы учебы в университете на юридическом факультете. Пружинная кровать, аккуратно застеленная покрывалом. Над столом две книжных полки друг над другом. Слева у входа холодильник. Рядом с ним тумбочка с электрической плиткой. Минимум пространства, но он с удовольствием вспомнил свою молодость.

Сержант осмотрел каждый угол и сказал:

— Здесь нет никаких ловушек. Мы подождем вас в машине.

Капитан кивнул и открыл холодильник. Внутри было темно и пусто.

— Похоже, Парашистай не собирался возвращаться сюда, — сказал капитан задумчиво.

Артем, вытащив из футляра фотоаппарат, поддержал:

— Похоже, да, комната выглядит, как не жилая.

Ильюшенков подошел к столу и сел на стул. Придвинув к себе тонкую стопку бумаг, он стал перебирать чистые листы. И только снизу он нашел то, что заставило его затаить дыхание.

Карандашный рисунок. Уверенные штрихи. На него с листа бумаги смотрела доктор Гринберг. Вспомнив, что надо дышать, капитан сделал глубокий вдох и непроизвольно выразился:

— Твою мать!

— Мне завтра надо быть в санатории «Сокол», — сказала Мария Давидовна, — у меня путевка, но я не хочу ехать туда без тебя. Я вообще не хочу туда ехать. Зачем мне теперь этот отдых.

Она пожала плечами, словно сама удивилась тому, что собиралась в санаторий.

Ахтин кивнул.

— Отлично. Мне надо собраться. Думаю, надо пойти на автовокзал и на автобусе уехать из города.

— Куда?

— Подальше отсюда, — улыбнулся Ахтин, — например, в Казань. Или в Саратов. Сначала затеряемся на просторах России, а потом, думаю, надо будет уехать из страны.

— Я согласна. Никогда нигде за рубежом не была.

Они говорила так, словно собирались на экскурсию. И Мария Давидовна внезапно подумала о нереальности происходящего. Просто взять и уехать, бросив прежнюю жизнь и не оглядываться назад? Возможно ли это?

— Надеюсь, у тебя не будет много багажа? — спросил Ахтин.

— Нет, документы, деньги и минимум одежды на первое время.

— И у меня так же. Ладно, до завтра. Утром я у тебя.

Ахтин улыбнулся, поцеловал её в губы и ушел.

Мария Давидовна стояла у двери и смотрела на дерматиновую поверхность, не видя её. Она пыталась понять себя и свои действия. Свои слова и решения. Только что она провела ночь и половину дня с Парашистаем, маньяком и убийцей. Она, Гринберг Мария Давидовна, врач и психотерапевт, законопослушная гражданка, позволила чувствам взять верх над разумом. Она согласилась бросить всё и уехать с Парашистаем в неизвестность. Она почти целые сутки даже не думала о своей активной гражданской позиции, наслаждаясь обществом маньяка-убийцы.

Что это было?

Как такое могло случиться?

Облизав внезапно пересохшие губы и вспомнив поцелуй Ахтина, доктор Гринберг вернулась в комнату и шедро плеснула себе в бокал коньяк. Выпив залпом, она закашлялась от остро пахнущей жидкости, которая обожгла пищевод и прочистила мозги.

Господи, что она вытворяет! Она должна была, когда Парашистай уснет, позвонить в милицию и сказать им о том, что у неё дома маньяк-убийца. Она могла бы просто выскочить из квартиры и через соседей сообщить в правоохранительные органы о преступнике.

А что сделала она?! Трахалась всю ночь, как крольчиха, даже не вспомнив о том, что она лежит в одной постели с серийным убийцей. Кормила его утром завтраком и говорила о будущем, словно сейчас это имеет какое-то значение. Обещала маньяку, что поедет за ним на край света, бросив всё. Смотрела в его лживые глаза и верила каждому сказанному слову.

Ей ли не знать, какими хитроумными и изворотливыми могут быть маньяки!

Она же не раз сталкивалась с убийцами, за которыми жертвы шли с улыбкой на лице и с радостью в сердце!

Она прекрасно знает, что серийные убийцы не могут не убивать!

Она не раз видела, что бывает с теми, кто наивно верит первому встречному!

Мария Давидовна посмотрела на своё отражение в зеркале — темные мешки под глазами, дрожащая нижняя губа, слегка взъерошенные волосы — и сказала:

— Доверчивая дура! Сядем в автобус, доедем до Казани, и там он меня убьет. Просто и без выкрутасов. Это ж надо так мне голову заморочить!

Мария Давидовна плеснула еще коньяк в бокал и снова выпила. В теле появилась приятная легкость, а в голове — легкое головокружение. Она улыбнулась своему отражению и вспомнила мгновения ночи, когда ласковые руки серийного убийцы доводили её до изнеможения.

Рассмеявшись этим мыслям, она показала язык и решила, что сейчас соберется и вечерним автобусом уедет в санаторий. Чтобы завтра Парашистай не смог её найти и исчез из её жизни.

— Да, так и сделаю, — сказала она.

Уехать и забыть.

Вычеркнуть из памяти.

Похоронить в глубинах памяти.

Слишком много она сделала в этой жизни, чтобы так легко всё потерять.

Звонок в дверь заставил её вздрогнуть от неожиданности. Выронив бокал, который с треском разбился, она с ужасом посмотрела в зеркало. Оттуда на неё смотрели округлившиеся глаза на внезапно побледневшем лице.

Наверное, он решил не ждать до завтра и вернулся, чтобы убить её здесь и сейчас.

Снова раздался звонок, теперь уже долго и пронзительно. Затем стук в дверь.

Если бы это был Парашистай, то, скорее всего, он бы постарался не привлекать к себе внимание, — подумала Мария Давидовна, и пошла к двери.

Я целую её в губы и ухожу. Я вижу её глаза и понимаю, что эмоции постепенно уступают место разуму. Она говорит одно, но думает другое. Собственно, я это предвидел, — у Марии разум всегда был на первом месте, и то, что она провела со мной ночь, еще ничего не значит.

Совсем ничего не значит. Она прекрасно помнит, кто я есть.

Думаю, что если я завтра появлюсь рядом с её квартирой, то меня будут ждать.

Спустившись по лестнице, я выхожу во двор. Солнце клонится к горизонту. Почти сутки я провел у Марии, и эти часы навсегда останутся в моей памяти. Пройдя через двор, я сажусь на дальней лавке за широкой липой. Мне некуда спешить, и почему-то я хочу посмотреть, что будет дальше.

Она слишком просто и легко согласилась уехать со мной на край света. Так не бывает. Даже самые смелые из теней никогда не бросаются в прорубь с головой, — сначала ногой пощупать, далеко ли до дна, и только потом прыжок.

На детской площадке в футбол никто не играет. На лавках у подъездов тоже никого нет. Во дворе слышны только звуки из открытых окон — голос диктора по телевизору, крики ругающихся людей, мелодия одинокой неумелой скрипки и изредка короткий визг работающего перфоратора.

Скорее всего, Мария позвонит следователю, который ведет моё дело и расскажет ему о моем визите, и о моих планах. Тогда завтра утром, приехав к Марии, я попаду в расставленные сети.