Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна

Виктор молчит пару минут, а потом продолжает:

— Ну, а потом подошел ближе и увидел кучу трупов. Несколько человек еще были живы, но я, как только посмотрел на раны, сразу понял, что не выживут. Немного помучились и один за другим умерли. Ты тоже выглядел очень плохо, но во всяком случае, я не нашел на тебе смертельных ран. Затем Анна появилась. Она испугалась и спряталась, когда всё началось, поэтому осталась в живых. Вместе мы перетащили тебя сюда, и вдвоем, что смогли, то и сделали.

— А где трупы?

— Потихоньку перетащил в бункер. Одного за другим. Там, как в холодильнике, они сохранятся, а потом, может быть, кто-нибудь их похоронит.

Виктор говорит так, словно уже точно решил, что скоро он отсюда уйдет и эти проблемы он решать не будет. И он тут же озвучивает мои мысли:

— Думаю, что надо уходить отсюда. Нога у тебя выглядит значительно лучше, еще пару дней, и ты сможешь идти. Анна знает дорогу к людям.

Я киваю. Моё тело быстро восстанавливается после ран и болезни. Рана на бедре очистилась от гноя, появились первые грануляции. Я, действительно, совсем скоро смогу идти без помощи.

— Как думаешь, какой сейчас месяц года?

— Я даже знаю, какое сегодня число, — улыбается Виктор, — Анна показала мне календарь, в котором они отмечали дни. Так вот, сегодня двадцать третье марта две тысячи десятого года. Без сознания ты был больше двух месяцев. Иногда мне казалось, что ты не выживешь.

— Двадцать третье марта, — задумчиво повторяю я. В памяти всплывает знание, которое пришло из бездны.

— Да, скоро закончится первый весенний месяц, — кивает Виктор. Он думает о своем. А я созерцаю точку отсчета, которая приходится на этот день. Времени еще достаточно много, но обратный отсчет начался. Моё знание иррационально и недоказуемо, — я просто знаю. Доказывать я никому ничего не собираюсь. Пророчествовать тоже не буду.

В пещеру забегает Анна. У неё большие испуганные глаза, словно она увидела нечто страшное.

— Там…

Она не может говорить. Указующая рука дрожит.

— Что там? — спрашивает Виктор.

— Там… в пещере для молитв…

Мне кажется, что я знаю причину её испуга.

— Виктор, помоги, — прошу я.

Поднявшись на ноги с его помощью, я опираюсь на его плечо. Мы идем за Анной, которая исчезает впереди. Мы двигаемся медленно, поэтому, когда добираемся до пещеры, Анна уже делает то, что нужно. Она поджигает факелы и расставляет их вокруг каменного распятия.

Свет факелов освещает стену пещеры. Неровность, похожая очертаниями на человеческую фигуру. Я понимаю, что это всего лишь случайность природы, — вода и время вырезали из камня гигантский барельеф, который человек принял за скульптурное изображение распятого Христа.

Верх распятия виден плохо, но вполне достаточно того, что мы видим в центре и внизу. Вязкая темная жидкость сочится сквозь камень в тех местах, где находятся грудь, руки и ноги изваяния, созданного природой. Медленно стекающая по каменистой поверхности жидкость похожа на кровь.

В тишине, нарушаемой только легким потрескиванием горящих факелов, я смотрю на свершившееся пророчество отца Федора. Я словно снова слышу его слова:

«Когда пробитая гвоздями плоть Христа начнет сочиться кровью, когда из ран проступит кровь, когда из глаз Его хлынут кровавые слезы, узнаем мы, что пора собираться в путь».

— Этого не может быть, — говорит Виктор, но я слышу в его голосе опасливые нотки. Он реалист, и не верит в чудеса. Сейчас он хочет сам себе объяснить то, что видят глаза:

— Может быть, отец Федор всё это как-то устроил, например, наверху на горе в специальных резервуарах замороженная краска, которая начала таять и просачиваться вниз.

— Это кровь, — тихо говорит Анна.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Значит, это не человеческая кровь. Может, кровь свиньи или коровы. Одна убитая корова, брошенная в нужном месте, кровь которой растаяла на солнце и стала просачиваться сквозь щели в камне вниз.

Я сижу под распятием и смотрю на темные потеки на камне. Неважно, является ли то, что мы видим, искусной инсценировкой отца Федора или божественным чудом. Если бы овцы из стада, ведомого Пастухом, были сейчас живы, то они бы ни на секунду не сомневались в реальности божественного знака. И покорно отправились бы за отцом Федором на смерть. Действо, которое мы созерцаем, скорее всего, происходит для них. Во всяком случае, мне очень хочется надеяться на это.

Если это кровотечение из камня создано Пророком, то я, убив его и паству, нарушил планы отца Федора.

Если сочащаяся кровь — это действительно знак, данный Богом, то я нарушил планы Всевышнего.

И мне совсем не хочется думать, что чудесное истечение красной вязкой жидкости из камня — это послание только для меня.

Напоминание о том, что мне надо выполнить свою работу.

Боль ослабла, и Мария Давидовна смогла вдохнуть. Как рыба вне родной стихии, она хватала воздух открытым ртом, зная, что у неё всего несколько минут, а потом снова придет боль.

— Пожалуйста, может можно что-то сделать, чтобы было не так больно?

Акушерка улыбнулась и помотала головой:

— Терпите, женщина, уже недолго. Головка рядом…

Мария Давидовна не дослушала окончание фразы, потому что болевые ощущения стали нарастать. Она застонала, слезы выступили на глазах. Разрывающая низ живота боль и ощущение, что это никогда не закончится. Желание немедленно умереть, чтобы ничего не чувствовать.

— Сделайте… что… нибудь…

Она находилась в родовой палате Перинатального центра. Схватки начались поздно вечером. Когда они стали регулярными, — каждые пятнадцать минут, — она вызвала карету скорой помощи, и её привезли роддом. Через два часа отошли околоплодные воды. Сейчас схватки приходили через несколько минут, продолжались несколько десятков секунд, которые казались вечностью. Мария Давидовна с трудом сдерживалась, чтобы не кричать во все горло от боли, которая стала нестерпимой.

— Ну, вот, молодец. Давай, теперь будем тужиться.

Нарастающая боль сломала воздвигнутые преграды, и Мария Давидовна закричала. Она вопила, забыв обо всем на свете, с единственным пульсирующим в голове желанием.

Пусть боль прекратится.

Пусть всё немедленно прекратится.

Натянутая в сознании струна неожиданно лопнула. Она на мгновение почувствовала облегчение, и в ожидании, что наконец-то прекратятся её мучения, попыталась расслабиться, и тут же в услышала крик-приказ:

— Ну, а теперь еще разок, давай, тужься!

Она сделала последнее усилие, которое показалось ей бессмысленным и глупым, словно она, сидя на диване, подпрыгнула на ягодицах.

И боль окончательно ушла.

Тяжело дыша, Мария Давидовна услышала новый необычный звук — тонкий писк, который перешел в крик, и, осознав, что слышит голос своего ребенка, она тут же забыла нестерпимую боль, которая только что разрывала сознание.