Кристофер Прист - Опрокинутый мир

Сери безотрывно смотрела в окно; можно было подумать, что она впервые едет по этой дороге. Мало-помалу я начал понимать, чем хороши здешние горы. Спору нет, по файандлендским меркам они представлялись низкими и не слишком примечательными, ведь тот же, скажем, Высокий кряж на севере нашей страны дает возможность полюбоваться на грандиознейшие в мире горные пейзажи. Здесь, на Мьюриси, и масштабы, и ожидания были куда скромнее, что порождало в итоге более сильный эффект. При всей своей первозданности здешние пейзажи не подавляли человека, с ними было легче сродниться.

— Нравится? — спросила Сери.

— Да, конечно.

— Ну вот, мы почти и на месте.

Я посмотрел вперед, но не увидел ничего, кроме все той же дороги, петляющей в зеленом полумраке.

Сери повесила сумку на плечо, прошла вперед и что-то сказала водителю. Через несколько секунд автобус выехал на открытое место и остановился рядом с двумя деревянными, вкопанными в землю скамейками; мы попрощались с водителем и вышли.

Мы спускались от дороги по утоптанной многими ногами тропинке. Кое-где поперек нее были уложены, на манер ступенек, очищенные от веток сучья, а на самых крутых участках имелись перила. Мы спускались очень быстро, потому что земля под ногами была сухой и плотной, и едва ли не прежде, чем замер вдали рев нашего автобуса, внизу показались черепичные крыши.

Тропинка вывела нас на небольшую площадку, где стояло несколько автомобилей; миновав ее, мы вышли прямо на главную улицу деревни. С обеих ее сторон стояли симпатичные, прекрасной сохранности старые здания. Часть из них была приспособлена под деловые цели: тут имелись магазинчик сувениров, небольшой ресторан и гараж. Мы с Сери уже успели сильно проголодаться, а потому сразу же направились к ресторану и сели за один из расставленных под деревьями столиков.

Там было очень хорошо, особенно после рева автобусного мотора и летящего в лицо песка; мы сидели в саду, в тени, рядом бормотала река, где-то вверху, на ветках деревьев, невидимые нам птицы нарушали тишину странными, похожими на звон колокольчиков криками. Ресторанчик специализировался на «валти» — местного изобретения блюде, представлявшем собою диковатую мешанину из риса, фасоли, помидоров и мяса в остром, шафранно-желтого цвета соусе. Обед прошел в почти полном молчании, однако я заметил, что чувствую себя в обществе Сери легко и непринужденно, словно рядом со старой знакомой.

Потом мы прогулялись по деревне и вышли к лужайке, на краю которой в тени деревьев сидели и лежали отдыхающие люди. Здесь было очень покойно и тихо, а птичьи голоса и плеск близкой реки не нарушали, а лишь еще больше подчеркивали тишину. Перейдя реку по грубому, но крепкому деревянному мосту, мы вышли к еще одной тропинке, затейливо петлявшей между деревьев. Теплый, абсолютно неподвижный воздух был густо напоен запахом эвкалиптов, смутно напомнившим мне микстуру, которой поили меня в детстве. Сзади доносился плеск реки.

Вскоре дорогу нам перегородила калитка, рядом с которой висела жестянка со щелью в крышке. Сери опустила в жестянку пару монет, и мы прошли дальше. После калитки тропинка пошла заметно круче и вскоре вывела нас к узкой расселине в скале. Пробираясь через расселину, я заметил, что все ее углы и выступы выглажены сотнями проходившими здесь прежде ног. Дальше тропинка пошла под уклон, а каменные стены, стеснявшие ее слева и справа, стали быстро прибавлять в высоте. Рядом с тропинкой кое-где росли худосочные деревья и кустики, однако каменные стены были абсолютно голыми, и лишь по верхнему их краю кое-где зеленела листва.

Потом мы увидели трех человек, они шли навстречу нам, и мы разминулись, не обменявшись ни словом. В узком ущелье стояла какая-то гнетущая тишина, так что мы с Сери если и разговаривали, то только вполголоса. Наша боязнь нарушить тишину была сродни поведению неверующих, случайно попавших в храм; здесь, в горах, ощущалось такое же торжественное величие.

Впереди послышался плеск воды; тропинка свернула прямо к высокому скальному обрыву, и я увидел источник этого плеска.

В скале был родник, вода из него лилась на большой, совершенно плоский камень и стекала через его края множеством крошечных струек. Эти струйки звучно падали вниз, в круглый пруд, причем плеск их многократно усиливался эхом от вогнутой, как огромная чаша, каменной стены. От беспрестанно падавших струек и капель воды угольно-черная, с проблесками отраженной зелени поверхность пруда дрожала, словно в ознобе.

Из-за плеска воды воздух в долине казался зябким, промозглым, хотя в действительности там было ничуть не холоднее, чем, например, в деревне. Меня пробрала безотчетная нервная дрожь; «кто-то прошел по моей могиле» — так принято говорить в подобных случаях. Пруд был очень красив, однако красоту эту портило множество чуждых ему, абсолютно неуместных предметов.

К плоскому камню, с которого стекала вода, кто-то подвесил странный, никакою логикой не объяснимый набор самых заурядных, ничем не примечательных вещей. Вот болтается старый, сильно поношенный башмак. Рядом с ним струйки воды раз за разом переворачивают детскую вязаную кофточку. А еще пара сандалий, спичечный коробок, клубок ниток, сплетенная из тростника корзинка, галстук и перчатка. Струящаяся вода не позволяла четко разглядеть эти предметы, однако мне показалось, что все они имеют не совсем обычный сероватый отлив.

Этот набор был не просто странным, а каким-то диким, иррациональным, сродни овечьему сердцу, прибитому к двери каким-нибудь деревенским колдуном.

— Они тут каменеют, превращаются в камень, — сказала Сери.

— Ну не в буквальном же смысле слова?

— Нет, но вроде того, там что-то такое в воде. Вроде бы соли кремния. Все, что побудет в этой воде, покрывается жесткой коркой.

— Но вот кому, скажите на милость, понадобился каменный башмак?

— Хозяевам сувенирного магазина. Они все время замачивают здесь разную дребедень, хотя в принципе это может сделать и кто угодно другой. По их словам, есть древнее поверье, что такие вещи приносят счастье. Вранье, конечно же, все это придумано совсем недавно.

— Так это что же, я затем сюда и шел, чтобы на это посмотреть?

— Да.

— Что навело вас на такую странную идею?

— Не знаю. Я думала, вам здесь понравится.

Мы сидели бок о бок на траве, созерцая окаменяющий пруд и разношерстную коллекцию недозрелых талисманов.

Вскоре подошла большая группа зевак, человек десять, в том числе несколько крикливых, совершенно неуправляемых детей. Пока дети носились и орали, взрослые оживленно обсуждали подвешенные к камню предметы, а один из них далеко наклонился над прудом, подставил руку под стекающие струйки воды и так сфотографировался. Позднее, когда они уходили, он все еще притворялся, что рука его окаменела, и двигал ею словно жесткой, негнущейся клешней.