Кристофер Прист - Опрокинутый мир

Из салона не доносилось обычных для такого времени голосов, я был одним из очень немногих оставшихся на борту пассажиров.

Сзади послышались чьи-то шаги, они приблизились ко мне и замерли; я знал, кто это, даже и не глядя.

— Почему ты сбежал от меня? — спросила Сери.

— Я хотел вернуться домой.

Она обвила меня правой рукой и плотно ко мне прижалась. Ее била дрожь, возможно, от холода.

— Ты сердишься, что я тебя поймала?

— Нет, конечно же, нет. — Я повернулся, обнял ее и поцеловал в холодную щеку. На ней были юбка и легкий, не по погоде, блузон. — А как ты сумела меня найти?

— Я взяла билет на самый быстрый рейс до Сивла. Все корабли, идущие в Джетру, делают здесь остановку. Так что мне оставалось только ждать, пока придет нужный.

— Ну зачем тебе это все?

— Я хочу быть с тобой. Я не хочу, чтобы ты жил в Джетре.

— Но меня привлекает совсем не Джетра.

— Именно что она. Ну зачем ты сам себя обманываешь?

Городские огни стали ближе и ярче, к берегу размеренно катились грузные черные волны. Впереди и вверху облачное небо окрасилось в грязно-оранжевый цвет. Позади еще виднелось несколько островов — смутные, безликие очертания. Я чувствовал, что они ускользают, стряхивают путы моего восприятия.

— Здесь мой дом, — сказал я. — Здесь вся моя жизнь. А на островах я чувствую себя чужим.

— Но ты уже успел с ними сродниться. Ты не можешь просто вот так их бросить.

— Вот как раз это-то я и могу.

— Тогда ты бросишь и меня.

— Я уже принял решение. Я не хотел, чтобы ты ехала за мной следом.

Сери отпустила меня и отодвинулась. Я шагнул следом, взял ее за руку и попытался поцеловать, но она отвернулась.

— Сери, не нужно нагнетать обстановку. Я должен вернуться домой.

— Ты будешь разочарован. Ты окажешься в Джетре, а ведь это совсем не то, на что ты надеешься.

— Я знаю, что я делаю, — сказал я, думая о тройственной природе своей рукописи, о неизбежной безликости того, что будет.

До входа в гавань было еще далеко, но корабль уже лег в дрейф. К нам торопился лоцманский катер — черное пятнышко на фоне искрящегося отраженным светом моря.

— Питер, подумай лучше, остановись.

— Я пытаюсь, я должен найти одного человека.

— Кого?

— Ее звать Грация. Ты же читала мою рукопись.

— Остановись, так ты только причинишь себе лишнюю боль. Нельзя принимать все, что есть в этой рукописи, за чистую монету. Ты сам говорил в клинике, что все там написанное — это некие фантазии, выдумки. Грации не существует, Лондона не существует. Ты это все придумал.

— Однажды, — сказал я, — ты была со мною в Лондоне. Ты ревновала к Грации и говорила, что она выводит тебя из равновесия.

— Я никогда не покидала островов! — Она взглянула на сверкающий город, ветер трепал ее волосы и кидал их ей в глаза. — Я в жизни не бывала здесь, в Джетре.

— Я жил у Грации, и ты там тоже бывала.

— Питер, мы встретились в Мьюриси, я работала тогда на Лотерею.

— Нет, — сказал я, — теперь я все могу вспомнить.

Сери взглянула на меня, и я почувствовал что-то недоброе.

— Если бы это было действительно так, ты не стал бы разыскивать Грацию. Ты бы знал, что в действительности Грация умерла! Она покончила с собой два года назад, когда вы с ней поссорились, еще до того, как ты уехал из города и взялся за свою рукопись. Когда она умерла, ты не хотел признавать, что хоть как-то с этим связан. И все равно ты горевал, ты чувствовал себя виноватым. Но из того, что в твоей рукописи написано, что она все еще жива, совсем не следует, что так оно и есть.

Ее слова меня потрясли. Не было сомнений, что они сказаны вполне искренне.

— Но ты-то, — удивился я, — ты-то откуда это знаешь?

— От тебя. Ты рассказал мне это еще в Мьюриси, до того как мы поплыли на Коллаго.

— Но я же не могу помнить этого времени. Его нет в рукописи.

— Вот видишь, — воскликнула Сери, — значит, ты не все можешь вспомнить! Ближайший корабль на Коллаго отходил через несколько дней, так что нам пришлось подождать. Ты снимал номер в гостинице, а у меня была там квартира, и потом ты ко мне переехал. Я знала, что случится, когда с тобою проведут все эти процедуры, а потому выспрашивала у тебя все о твоем прошлом. Ну, ты и рассказал мне… о Грации. Она покончила с собой, и тогда ты снял у знакомого дом, поселился там и взялся за рукопись, надеясь встряхнуться, вывести свои переживания вовне, изжить их.

— Я ничего этого не помню, — сказал я и развел руками. Лоцманский катер уже подошел, и к нам на борт поднимались два человека в форме. — А Грация — это ее настоящее имя?

— Это единственное имя, какое ты мне сказал. То же самое, что и в рукописи.

— А я говорил тебе, куда уехал, чтобы ее писать?

— В Мьюринанские горы. Это где-то рядом с Джетрой.

— А знакомый, который сдал мне этот дом, его звали Колан?

— Да, Колан.

Одна из ее поправок, карандашом над машинописной строчкой. Под именем Колана зачеркнутые карандашом слова: Эдвин Миллер, друг семьи. А между этими двумя именами — пробел, пустота, окрашенная белым комната, ощущение пейзажа, волнами разбегающееся сквозь белые стены, полный островов океан.

— Я знаю, что Грация жива, — сказал я с несокрушимой уверенностью. — Знаю, потому что каждая строчка моего повествования говорит о ней, проникнута ею. Я писал все это для нее, потому что хотел найти ее снова.

— Ты писал все это потому, что винил себя в ее смерти.

— Сери, я послушался тебя и пришел на острова, но они меня разочаровали, и мне пришлось тебя отвергнуть. Ты сказала, что я должен покориться островам, что иначе мне не найти себя. Я так и сделал, и я от них свободен. Я выполнил твое желание. — (Но Сери, похоже, не слушала. Она глядела мимо меня, через вздымающиеся волны, на береговые мысы и на чернеющие за городом пустоши.) — Грация все еще живет, потому что живешь ты. Пока я могу тебя ощущать, могу тебя видеть, Грация будет жить.

— Питер, ты лжешь самому себе. Ты знаешь, что это неправда.

— Я различаю правду, потому что однажды я ее нашел.

— Такой вещи, как правда, попросту нет. Ты живешь в своей рукописи, а в ней все ложно.

Теперь мы вместе смотрели на Джетру, разделенные определением.

Последовала небольшая задержка, на корабле поднимали другой флаг, но в конце концов мы двинулись дальше, половинным ходом, тщательно выбирая курс, обходя затаившиеся под водой камни и мели. Мне не терпелось сойти на берег, познакомиться с городом.

Сери отошла от меня и села на одну из палубных скамеек, лицом к борту. Я стоял на носу, глядя на приближающийся берег.

Войдя в устье реки, мы миновали длинный бетонный волнолом, и вода вокруг нас стала гладкой как зеркало. Я услышал звяканье машинного телеграфа, после чего корабль пошел самым малым ходом. Мы скользили, не приближаясь ни к одному, ни к другому берегу, в почти полной тишине. Я крутил головой то направо, то налево, всматривался в здания и причалы, пытаясь подметить хоть что-нибудь знакомое. С воды города выглядят совсем иначе.