Кристофер Прист - Опрокинутый мир

— Дебра, — поправил Ник.

— Правильно, Дебра. Вот, я же так и говорила, что вы многое знаете. Ну, так вот, Дебра говорит, что у Гроува только эти два ствола и были, он совсем на них свихнулся, все время чистил да смазывал, но никаких других у него не было.

— Этого никто никогда не оспаривал.

— А вы послушайте, ведь именно этим я сейчас и займусь. Насколько я поняла, у него было четыре ствола, а не два. Два, из которых он стрелял, а еще два были найдены в багажнике украденной им машины.

— А это имеет какое-нибудь отношение к делу?

— Я не знаю, имеет или не имеет, только выглядит все это очень странно. Оружие, из которого он стрелял, это пистолет и полуавтоматическая винтовка. Пистолет — «кольт олл-американ», довольно популярный в США. Винтовка — карабин «эм-шестнадцать», великое американское оружие. Оставим в стороне вопрос, как он добыл их в этой стране, — если очень хочется, способы всегда найдутся. Но зачем ему по две штуки и того и другого?

— А это точно, что по две штуки?

— Полицейские нашли «эм-шестнадцать» и «кольт» в багажнике украденной машины, еще одна «эм-шестнадцать» и еще один «кольт» были при нем.

— Точно такие же?

— Марка та же самая, а возможно, и модели, но тут я точно не знаю.

— Простите, но лично я не стал бы искать в этом что-то загадочное, — сказал Ник. — Скорее всего, это просто одни и те же, просто кто-то там что-то напутал.

— Машина Гроува была обнаружена на Уэлтон-роуд примерно в сотне ярдов от здания «Ган-хо». Она не была заперта. И она была сплошь заляпана отпечатками его пальцев. В машине нашли пистолет и винтовку, тоже с его отпечатками. Я видела отчет криминалиста, изучавшего место преступления, так что тут все однозначно. Кроме того, результаты баллистической экспертизы показывают, что именно из этого пистолета были убиты миссис Уильямс и ее сын, и именно из этой винтовки он стрелял в кассиршу автозаправки. Все вроде бы нормально. Проблема только в том, что точно такие же пистолет и винтовка были найдены после бойни.

— С такими же результатами баллистической экспертизы?

— Да.

— Так сколько же стволов у него было, два или четыре?

— По данным полиции — четыре.

— А вы сами их видели?

— Их уже нет в городе. Полицейские пытались узнать, куда их забрали, но было заметно, что их самих это не слишком волнует.

— А о чем, собственно, весь этот разговор? Все это не имеет никакого значения — кроме самого факта, что у него было оружие.

— О'кей, — кивнула Тереза. — Тогда я спрошу у вас нечто другое. Вы были знакомы с Джерри Гроувом?

— Нет, я никогда его не видел, даже и до того, как переехал в Лондон.

— А вы знаете кого-нибудь, кто был с ним знаком?

— Многие, а кое-кто из них и здесь бывает. Да чего там далеко ходить, вот они, — Ник кивнул в сторону парней, игравших на бильярде, — учились вместе с Гроувом в школе. И Эми его вроде бы знала. Он же был один из своих, из местных. Его тут половина людей знала, хотя больше так, по внешности, а друзей у него почти не было. После побоища, когда все узнали, чьих рук это дело, это стало настоящим потрясением. Трудно же все-таки ожидать, что человек, которого ты чуть не всю свою жизнь регулярно встречаешь на улице, вдруг взбесится, схватит винтовку и начнет всех вокруг убивать.

— Так вы думаете, что никто не мог бы этого предвидеть? — спросила Тереза.

— Конечно же нет. Гроув ничем особым не отличался от большинства молодых парней из этих новостроек: он был безработный, имел неприятности с полицией, но только по мелочам, ничего серьезного. Пил, конечно, но тоже умеренно, а когда появлялись свободные деньги, мог и наркотиками побаловаться. И весь такой тихий, спокойный. Это все потом вспоминали, какой он был тихий. Он был единственным ребенком, много сидел дома, мало говорил и всегда казался каким-то неприкаянным. Кое-кто считал его малость свихнутым — всегда что-то там коллекционировал, писал какие-то списки. Потом, при обыске, полиция нашла в его доме целую гору блокнотов, исписанных номерами машин. И там было не продохнуть от старых журналов, он никогда их не выбрасывал.

Ник замолк, хмуро глядя в недопитую кружку.

— Небогатая добыча, — заметила Тереза. — Только-только и хватает, чтобы никто не сказал, что полиция вообще ничего не делает. Им сошло с рук хреновое расследование.

— О чем это вы?

— А что, разве не понятно? Для начала стоило бы разобраться с оружием. Из чего Гроув стрелял, из чего убивал людей? Какие стволы он прихватил с собой из дома, какие оставил в машине, когда заходил в салон «Экс-экс», из каких потом стрелял в городе? Была ли винтовка, из которой он тут стрелял, той же самой, что и на заправке? А пистолет, который был при нем в конце, он тот же самый, что и в лесу? А если нет, то где он их добыл? Какое оружие он оставил в машине? Как могут два разных ствола дать одинаковые результаты при баллистической экспертизе? И нужно бы все-таки объяснить, почему полицейские показали себя полными идиотами. После стрельбы на автозаправке — ну что им стоило перекрыть дороги и тут же его задержать? А когда он начал стрельбу в городе, почему не прислали тут же нескольких снайперов?

— У нас здесь не принято действовать подобным образом, — сказал Ник и сам удивился, насколько чопорно это прозвучало. — Во всяком случае, пока не станет ясно, что иначе не обойтись.

— Ну да, и Джерри Гроув получает возможность разгуляться на просторе всего лишь потому, что вы — шобла кисложопых бриттов.

— В вашей Америке и похуже бывает, — обиделся Ник.

— Случается.

— Так это так был убит ваш супруг? — неуверенно спросил Ник, начинавший понимать, что ею движет.

Тереза отвернулась и стала разглядывать бильярдистов, кроме них, в баре никого уже не было.

— Да, — кивнула она. — Вы не ошиблись.

— Простите, пожалуйста, — вконец расстроился Ник. — Не знаю почему, но у меня совсем из головы это вылетело, а то бы я так не сказал.

— Я это заслужила.

Они замолчали под музыку автомата и сухое шелканье бильярдных шаров. Нику было стыдно за то, что он сказал, а еще больше за то, что он сказал это в жалком баре старой родительской гостиницы, куда люди заходят на пару часов, чтобы было не так скучно, как дома, и все равно продолжают скучать. Он стыдился, что никак не уедет из Булвертона, что слишком много пьет, что держится за Эми, что боится будущего, стыдился всего, что он делает.

— Ладно, — вздохнула Тереза. — А теперь, может, вы нальете мне бурбона?

— О'кей.

— Нет, я не хочу, — сказала она, но тут же подвинула вперед свой стакан. — Нет, все-таки хочу, но один, и не больше.

Жара стояла невыносимая, по радио оркестр Дюка Эллингтона исполнял «Ньюпорт ап». Тереза подала машину задом с тротуара на мостовую, развернулась и поехала по Тридцатой стрит на юг. Устроившись на сиденье поудобнее, она посмотрела на себя в зеркало заднего обзора и увидела озабоченное лицо пожилой чернокожей женщины.