Рэй Брэдбери - Тени грядущего зла

— Похоже, с этим вы уже покончили, — сказал Вилли.

— За последнюю неделю краска в магазинах кончалась три раза. — Антонелли с гордостью посмотрел на город. — На покраску больше времени и не ушло бы, если, конечно, мы не вздумали бы красить живые изгороди и распылять краску над каждой травинкой. Теперь, когда все чердаки и подвалы вычищены, наш пыл обращен на… короче, наши женщины снова маринуют помидоры, закатывают компоты из фруктов, варят варенье из малины и земляники. Подвалы забиты. И церковь не обошли вниманием. Играем в кегли, по вечерам режемся в дикий бейсбол, собираем шумные компашки, пиво хлещем во всю… Музыкальный магазин распродал пятьсот гавайских гитар, двести двенадцать обыкновенных, четыреста шестьдесят фарфоровых флейт и деревянных дудочек-казу — и все за четыре недели. Я учусь на тромбоне, Мак — на флейте. По четвергам и субботам оркестр дает вечерние концерты. Ручные мороженицы? Берт Тайсон продал их на прошлой неделе двести штук. Двадцать восемь дней, Вилли, Двадцать Восемь Дней, Которые Потрясли Мир!

Вилли Берсинджер и Сэмюэл Фиттс сидели и пытались вообразить все это, оправиться после тяжелого удара.

— Двадцать восемь дней в парикмахерской не было отбоя от посетителей, бреются по два раза в день, — говорил Антонелли и брил Вилли. — Прежде, до заварухи с телевизорами, парикмахеры считались самыми болтливыми людьми на свете. Теперь же за этот месяц нам потребовалась целая неделя, чтобы догнать остальных. Мы встряхнулись, оживились, теперь мы выпаливаем четырнадцать слов на каждые их десять. О качестве говорить не приходится, зато количество ужасающее. Слышал, какой шум стоял, когда вы вошли? Но когда мы смиримся с Великим Забвением, разговоры пойдут на убыль.

— Так вы это называете?

— Для многих так оно и есть.

Вилли Берсинджер усмехнулся и покачал головой.

— Теперь я понял, почему ты не дал мне выступить с лекцией, когда я пришел.

Ну, конечно, как же я сразу не догадался, подумал Вилли. Каких-то четыре недели назад дикая природа обрушилась на город и перепугала всех до смерти. Из-за солнечных пятен в западном полушарии так наслушались тишины, что этого им хватит на десять лет вперед. А тут еще я заявился со своей порцией тишины и со своей непринужденной болтовней о пустынях, безлунных ночах, звездном небе и легком шелесте песка, струящегося по руслам пересохших рек. Страшно подумать, что бы со мной могли сделать, если бы Антонелли не заткнул мне глотку. Да меня вываляли бы в смоле и перьях и вышвырнули бы из города.

— Антонелли, — сказал он вслух. — Спасибо тебе.

— Не за что, — сказал Антонелли. Он взял ножницы и расческу — Так, на висках покороче, а на затылке подлиннее?

— На висках подлиннее, а на затылке покороче, — сказал Вилли Берсинджер и опять закрыл глаза.

Спустя час Вилли и Сэмюэл забрались в свой драндулет. Пока они сидели в парикмахерской, кто-то выкрасил и отполировал их машину.

— Светопреставление. — Сэмюэл протянул Вилли мешочек с золотым песком. — Светопреставление с большой буквы.

— Оставь у себя. — Вилли сидел за рулем, погруженный в мысли. — Давай лучше на эти деньги съездим в Феникс, в Таксон, в Канзас-Сити, а? Мы здесь сейчас лишние. Пока телевизоры не начнут опять петь, плясать и вышивать елочкой, нам тут делать нечего. А то еще чего доброго из наших ртов выскользнет какая-нибудь оранжевая ящерица или упорхнет ястребенок и… вслед за ними выберется вся пустыня — тогда нам не поздоровится.

Вилли, прищурившись, посмотрел на шоссе перед собой.

— Он сказал «Жемчужина Востока». Представляешь, этот старый, грязный город, Чикаго, весь свеженький и чистенький, как младенец на утреннем солнышке. Ей-богу, давай махнем в Чикаго!

Вилли завел мотор, прогрел немного и посмотрел на город.

— Человек выживет, — пробормотал он, — все снесет, все сдюжит. Как жалко, что мы не застали перемену, эту великую перемену. Это было время испытаний. Сэмюэл, может, ты помнишь, что мы смотрели по телевизору вообще?

— Как-то вечером смотрели схватку женщины с медведем, два раунда из трех.

— Ну и кто победил?

— Черт его знает. Женщина, наверное.

Машина тронулась, увозя Вилли Берсинджера и Сэмюэла Фиттса. Они были пострижены, волосы напомажены, хорошо уложены и источали сказочный аромат. Щеки после бритья порозовели, ногти блестели на солнце. Мимо проплывали свежеполитые деревья с подрезанными ветками, переулки-оранжереи, дома цвета нарциссов, сирени, фиалки, розы и мяты. На дороге не было ни пылинки.

— Жемчужина Востока, мы идем к тебе!

На дорогу выбежала собака. От нее разило духами, а шерсть была завита перманентной завивкой. Она попробовала ухватить зубами покрышку и лаяла, пока машина не скрылась из виду.

Я не бывал в Дублине целую вечность. Меня носило по свету взад и вперед, да все как-то мимо Ирландии. И вот не прошло и часу, как я поселился в отеле «Ройал Гиберниан», — зазвонил телефон, а в трубке голос Норы. Бог ты мой!

— Чарльз? Чарли? Чак? Ну как, разбогател наконец? А разбогатевший писатель не желает, часом, обзавестись сказочным замком?

— Нора! — засмеялся я. — Ты вообще здороваешься когда-нибудь?

— Жизнь слишком коротка, чтоб ее тратить еще и на приветствия. Тут и попрощаться-то как следует некогда. Послушай, а ты бы м о г купить Гринвуд?

— Нора, это же ваш родовой замок — двести бурных лет истории! Что же станет тогда с разгульной светской жизнью Ирландии, со всеми ее пирушками, пьянками, сплетнями? Нет, что ты, как можно!

— И можно, и нужно. Знаешь, у меня тут сундуки с деньгами прямо под дождем. А я о д н а во всем доме. Все слуги убежали помогать Аге. Чак, я здесь последний день. Я хочу, чтобы ты посмотрел на Призрака глазами писателя. Что, мороз по коже? Приезжай. Я отдаю свой дом, с привидениями впридачу. Ах, Чарли, Чак, Чарльз!

Щелк. Молчание.

Через десять минут за окнами моего автомобиля замелькали зеленые холмы, машина, рыча на поворотах извилистой дороги, неслась навстречу синему озеру, шелковистым лугам — к загадочному и легендарному Гринвуду.

Я усмехнулся: что бы она там ни болтала, вечеринка сейчас наверняка в самом разгаре, на полпути к упоительной гибели. Берти, скорее всего, прилетел из Лондона, Ник — из Парижа, Алисия, конечно, прикатила из Голви. А какого-нибудь режиссера в темных очках поймали час назад по телефону, и он спрыгнул с парашютом или опустился с небес на вертолете, но на роль манны небесной не потянет. Ну, а Марион опять заявился со сворой своих пекинесов, которые налакались и блюют похлеще своего хозяина.

Чем сильнее я давил на газ, тем веселее становилось на душе.

Часам к восьми ты уже будешь хорош, думал я, к полуночи вконец отупеешь от толкотни и завалишься спать, и продрыхнешь до полудня. А в воскресенье, за ужином, напьешься уже основательно. Где-то разыгрывается постельный вариант игры в «третий лишний». Участвуют: графини ирландские, французские и прочие леди, с одной стороны, и звери-самцы, гуманитарии из Сорбонны, с другой. Их сегодня много набежало с усами (какой же поцелуй без усов). И плевать, что грядет понедельник, он где-то далеко, за миллион миль. Вторник. Возвращаюсь в Дублин, почти ползу, боюсь растрясти себя по дороге, как будто я — большой, изнывающий от боли зуб мудрости. Горечь общения с женщинами истощила меня, все тело ноет от воспоминаний.