Александра Седых - Башня континуума

— Где ваши перчатки.

— Не знаю… наверное, оставила где-то…

— Видимо, в этом где-то вы оставили также свои мозги, здравый смысл и чувство собственного достоинства. Ничего страшного. Я куплю вам новые.

— Перчатки?

Кит решил не уточнять, а крепко взял ее за руку и повел к выходу. Миссис Лэнгдон все еще упиралась, хотя уже без особого усердия.

— Вы, — бормотала она, — прямолинейны, как… не знаю, что. Как прямая линия.

— Зато я экономлю нам с вами массу времени, которое мы могли бы провести куда более интересным, полезным и приятным образом, не находите?

— Надеюсь, в других отношениях вы не так… экономны.

— О? Нет.

— Что же вы предлагаете?

— Для начала, как я уже неоднократно упоминал, вкусное жареное мясо и много свежих, хрустящих овощей.

— А потом?

— Точно не знаю, но я вполне уверен, что впереди нас с вами ждет немало поразительных, удивительных, захватывающих вещей. И страшно дорогих.

– Что ?

— Посмотрим, быть может, я смогу быть вам чем-нибудь полезен.

И они начали падать.

Но не быстро, а очень медленно.

Невзирая на железное здоровье и стальные нервы, несмотря на то, что он действительно любил свою работу, Кит уже давно и долго платил по счетам. Платил за преуспевание. Потому что ничто не дается даром. За все приходится платить.

Терри тоже платила — потому что была его женой и любила его.

Долгие годы она наблюдала, как муж превращается в нечто среднее между лощеной белкой в колесе и отлично смазанным печатным денежным станком с высочайшим коэффициентом производительности. Наблюдала, как он становится скрытным, подозрительным, разочарованным и пресыщенным. Со временем он разучился воспринимать людей, как человеческих существ с чувствами и проблемами. Люди превратились для него в кукол, в марионетки, и он превосходно знал, за какие ниточки надо дернуть, чтобы заставить марионетку безвольно плясать на веревочках. Надавить, подкупить, польстить, запугать — как угодно, лишь бы получить причитающееся.

Терри видела, как он становится все более деспотичным, как огромная власть превращает хорошие качества его характера в скверные. Его юмор все чаще отдавал черным сарказмом. Его уверенность все чаще отдавала категоричностью. Его набожность превращалась в ханжество, уравновешенность — в безразличие. От природы данная ему проницательность с годами перевоплотилась в почти мистическое умение видеть человека насквозь и безжалостно пользоваться его слабостями.

Каждый вечер он возвращался домой, к ней, смертельно и безысходно уставший от всего на свете: от подчиненных, стычек с советом директоров, профсоюзов, Антимонопольного Комитета, юристов, политиканов, чиновников, Очень Важных Бумаг; от необходимости чуть ли ни ежесекундно принимать решения, от которых напрямую зависели судьбы тысяч людей; от необходимости всегда быть компетентным, быть беспристрастным, быть любезным и обходительным и притом ломать людей, как спички; а больше всего от самой насущной необходимости — всегда быть настороже, чтобы не обвели вокруг пальца, не облапошили и не закабалили.

Кит не мог себе позволить расслабиться ни на мгновение. Не мог, не хотел и не умел. У него не бывало отпусков, выходных или праздников. Редкие моменты ничегонеделанья нервировали его, доводя до умопомрачения. Терри никогда не видела, чтобы муж разлегся с газетой на диване, к примеру, разгадывая кроссворд. В редкие свободные минуты Кит чинил сломанные вещи в доме или возился в саду.

Все бы ничего, но к своим увлечениям Кит подходил с фанатичным прилежанием, которое сводило на нет мало-мальски расслабляющий эффект от этих занятий. И, тем не менее, ему требовалось как-то снимать это ужасное напряжение . И, разумеется, он быстро обнаружил, что старая добрая Рюмочка Перед Сном способна творить чудеса. Но только где одна рюмочка, там и две. И так просто открыть бутылку и выпустить на волю всемогущего джинна… но вот затолкать того обратно гораздо трудней.

Его работа… рюмка перед сном… и череда фамильных портретов… и супружеский секс, давно превратившийся для него в формальную обязанность, от которой он, кажется, был бы и рад избавиться, но денег жаль на шлюху, да и нехорошую болезнь можно заполучить, наверное.

— Бедный котеночек, — говорила Виктория, — подумаешь, выпил немножко. Никита, солнышко, он так много работает, зарабатывает нам с тобой денежки на пропитание. Успокойся, Тереза, глупая курица. Пройдись по магазинам, купи что-нибудь.

Терри шла и покупала что-нибудь. Еще она устраивала роскошные приемы и занималась благотворительностью. Она безупречно выполняла обязанности его жены и хозяйки его дома. Она всегда прелестно выглядела, и они с Китом чудесно смотрелись на светских мероприятиях, и все кругом завидовали ей, и твердили, как ей повезло, и на что ей жаловаться.

Терри не жаловалась. Только Кит пил все больше и все больше отдалялся от нее, а она плакала и чувствовала себя никчемной. Она бы с радостью родила и воспитала с десяток-другой малышей, но Киту не хотелось иметь детей. Всякий раз, когда Терри заводила с ним разговор о детях, Кит отвечал, что младенец не втиснется в его график, и дети — слишком важное и ответственное дело, и почему бы им еще не подождать.

Время — штука неумолимая, жестокая и беспристрастная, оно шло себе и шло, и вот однажды Кит вернулся домой и застал Терри, рыдающей навзрыд в гостиной. К тому времени для него ее слезы стали привычным, обыденным делом. Как и разговоры, стереотипные, словно подвывания сломанной шарманки.

— Кит, нам надо поговорить.

— Нельзя ли подождать до завтра, дорогая.

— Мне двадцать семь, и я хочу ребенка!

— Давай я лучше позвоню в зоомагазин, и нам пришлют щенка. Или котенка.

Терри уставилась на мужа, ломая голову: много ли времени пройдет, прежде чем он начнется общаться с ней, обходясь вообще без слов, просто ломая ей кости и выбивая зубы.

— Я пошутил. Неудачно. Извини. Давай поговорим завтра.

— Завтра ты будешь на работе. А я буду опять дома. Одна. И мы ни о чем не поговорим.

Кит присел напротив жены, любовно приобняв свой портфель.

— Терри, я все понимаю. Тебе скучно. Но ты всегда можешь пройтись по магазинам. Выпить чаю с подругами. Или сходить к портнихе. Или еще куда-нибудь. И потом, у тебя есть обязанности… благотворительность… дети. Это ответственное дело. У меня нет времени. У меня есть график. И… ну, мы же говорили об этом сотню раз, не так ли?

— Дорогой.

— Пожалуйста, дорогая… завтра мы обо всем поговорим. Обещаю…

— Завтра уже наступило, — сказала Терри, кивнув на напольные часы.

Кит, однако, счел разговор оконченным. У него на уме, как обычно, были куда более масштабные проблемы, чем проблемы бедняжки Терри, и он желал только одного: чтобы она оставила его в покое. Кит искренне не знал, что он еще может сделать для жены. Дорогая была сыта, здорова, одета и могла купить себе что угодно. Так что Кит поднялся, прижимая к себе портфель наподобие щита, и стал совершать сложный и грациозный отступательный маневр в направлении своего кабинета, своей работы и своей рюмки…