Александра Седых - Башня континуума

— Вижу, понял, но на всякий случай повторю. Я выгнал из дома это сатанинское отродье. Навсегда. Финита ля комедия. Считайте, что для нас всех этот маленький ублюдок умер. Его больше не существует. И, если он вздумает сюда явиться, я предупредил охрану на сей счет. Такого пинка под зад получит, мало не покажется. Тебе понятно?

Киту уже давно все было понятно, но легче от этого не становилось, совсем нет. Отцовские шавки пялились на него. Если бы они только знали, как он ненавидел их всех скопом и каждого по отдельности. Настоящие клещи-кровососы! Заискивающе улыбались и услужливо подливали, тянули из отца деньги и должности, но, что хуже всего — душу.

— Скоты, — проговорил Кит хрипло, — вы все будете гореть в Аду, вы все, все целую вечность будете гореть в адском пламени…

Отцовское окружение взволновалось, как стадо баранов, учуявшее молодого волка, но отец прищелкнул пальцами, и все стихло.

— Мы взрослые люди, сын, и ты нас постоянно смешишь своими душеспасительными тирадами. Ты сам-то представляешь, насколько смехотворно выглядишь при этом.

Поразмыслив, Кит решил и впрямь перестать смешить людей своими нотациями и помолчать. Просто ради разнообразия. Поглядеть, что получится. Вернулась Тереза. Она приоделась и выглядела очаровательно в длинном вечернем платье цвета первой весенней земляники. То есть, Киту показалось, будто суженая выглядит очаровательно. У старика-отца имелось альтернативное мнение.

— Что ты на себя нацепила, деточка. Выглядишь, как портовая шлюха.

— О, — сказала Терри, прижав руку к сердцу, и пошатнулась.

— Ха-ха, но я ведь не сказал, что это плохо…

Терри все не могла успокоиться, хотя Кит поднялся и взял ее шубу.

— Лорд Ланкастер, умоляю вас…

— Нет!

— Ради всего святого, не будьте таким бессердечным. Он же ваш сын! Дэнни извинится… он изменится!

— Изменится? Не смеши меня, деточка. Я уже много лет прожил на свете и знаю, что он никогда не изменится. Как родился жалким неудачником, так жалким неудачником и помрет.

— Это жестоко, — прошептала Терри.

— Правда часто бывает жестокой, деточка. Хватит. Еще одно слово, и я верну тебя папаше, Ризу-Майерсу. Милая девочка, ты и представить не можешь, на какие ухищрения пришлось пойти твоим родителям, чтобы толково пристроить своих пятерых дочерей. Я-то и от одной никак не могу избавиться! Ей двадцать, а о замужестве и не помышляет. Одни танцы на уме, вечеринки и наряды. Сколько можно. Тишина и покой! Вот все, о чем я прошу. Неужели я прошу слишком многого?

Нет, их милость просил не слишком многого, ибо тотчас воцарилась замогильная тишина. Кит удачно заполнил паузу, разразившись мерзким кашлем, составившим компанию не менее мерзким соплям.

— Кристофер, в чем твои проблемы! — рявкнул отец.

— Виноват, тишина и покой, я помню.

— Да ты ведь болен совсем, дурак.

— Я не болен, — проскрежетал Кит, и сам удивился, отчего некоторым дуракам чувство противоречия заменяет инстинкт самосохранения.

— Ты еще скажи нам, что ты не дурак!

Кит не сумел подыскать подходящего ответа. Свет в его глазах начал мерцать и гаснуть, а пол под ногами сделался неустойчивым, будто просоленная палуба летучего голландца. С несказанным ужасом он ощутил, как беспомощно запрокидывается на спину, плашмя, будто подбитая метким ударом кегля в кегельбане. Проваливаясь во тьму, он успел услышать надрывный визг. Это любимая сестренка весьма удачно подгадала со своим возвращением с вечеринки. А потом наступила тишина. Тишина и покой.

Возвращение в мир живых или, по крайней мере, немертвых оказалось для Кита ужасно мучительным и растянулось почти на три недели. Придя в себя после долгих суток бреда и беспамятства, он обнаружил себя в спальне, в постели и в пижаме. Каждая клеточка, каждая крохотная косточка и нерв пульсировали, налитые болью. Обитые серо-зелеными шелковыми обоями стены тонули в красном полумраке. Кит выдохнул жарко, будто огнедышащий дракон, и судорожно забился, силясь выбраться из-под удушающей груды одеял и шерстяных пледов, но кто-то остановил его.

— Нет-нет, тихо, лежи.

— Ричард.

— А ты кого ожидал увидеть. Фею Фату Моргану? Как самочувствие.

— Не знаю… мне жарко…

Ричард дал ему напиться ледяного чая и положил на лоб пузырь со льдом. Так сделалось лучше. Немного. Кит все равно ощущал себя грешником, которого поджаривают на раскаленной масляной сковородке. Ричард нахмурился, глядя, как он корчится в припадке кашля.

— Все это твоя сестра, — сказал он свирепо, когда Кита малость отпустило.

— Что за глупости… ведь не мог я оставить Викторию совсем одну, одинокую, беспомощную… бедняжку…

— Беспомощную бедняжку? Очнись! Твоя сестра — адская фурия!

— Ты сказал… райская гурия?

— Нет! Фурия! Фурия! Совсем не удивлюсь, если Виктория приложила к этому скандалу свою руку. То есть, когтистую лапу.

Какая разница. Кит знал, что должен разыскать брата и вернуть домой. Он попытался встать, но невыносимая слабость и боль заставили его отказаться от этой затеи. Не то, что двигаться, но неподвижно лежать и дышать было все еще тяжко.

— Куда ты собрался? Уймись, — сказал Ричард, наблюдая за ним со страдальческой миной.

— Мне надо найти брата… — просипел Кит.

— Я уже нашел.

— Что нашел? — переспросил Кит, совершенно отупев.

— Твоего брата! — прорычал Торнтон.

От его пробирающего до печенок львиного рыка, по обыкновению, стены заходили ходуном, задрожали люстры и задребезжали стекла в оконных рамах, а Кит облился холодным потом.

— О-о… но ты нашел Дэнни живым хотя бы? И не под мостом?

— Не драматизируй. Твой братец пока живет у какого-то из своих гнусных тупых приятелей. Я отвез ему денег, кое-какие вещи. И пальто.

— Спасибо огромное… но почему ты просто не вернул его домой?

— Да… этот сопляк заявил мне, что домой собираться не возвращается. Заявил, что уже вырос и способен жить самостоятельно. Сказал, мол, хочет в ближайшее время поездить и повидать мир. Ах, да. Еще он сказал, мол, у него больше нет семьи. И велел передать тебе…

— Что?

— Что ты — полный придурок.

Разумеется. Непонятно — чего, собственно, Кит ожидал.

— Думаешь, этот гаденыш понимает, что творит?

— Не уверен… но его вящая ненависть ко всему материальному и полное отсутствие здравого смыла вызывает уважение. Я бы так не смог, — сказал Ричард.

Кит тоже так не мог. Родная кровь — не водица все-таки. Оставалось надеяться, что папаша уже поостыл. Однако Ричард живо развеял его робкие надежды на сей счет.

— Мне не кажется, будто твой старик остыл. Совсем нет.

— Что? Почему?

— Да потому что… сперва твой полоумный братец, потом ты три недели пролежал чуть ли не при смерти… а еще те странные парни в фетровых шляпах.