Павел Корнев - Сиятельный

Ударил, и узкий титановый клинок легко вошел меж ребер!

Пол под ногами заходил ходуном, трещины начали расширяться, с потолка посыпалась каменная крошка. Падший забился в агонии, из пореза на пальцы хлынула кипящая кровь, она обжигающим пламенем потекла по руке, но я продолжал и продолжал расширять разрез, кромсать своим оружием податливую плоть.

Падшие неуязвимы, о да! Медь, бронза, серебро, обсидиан, закаленная сталь и свинец не способны причинить им никакого вреда. Но титан…

Титан не был известен падшим, они не имели защиты от выкованных из него клинков! В чистом виде титан получили в самом конце их затянувшегося владычества, а тогда ученые уже не спешили делиться своими открытиями с бессмертными повелителями.

Ночь титановых ножей пережить им было не суждено…

И я вновь ударил острым клинком. А потом еще и еще.

По рукам текла едкая кровь – и не кровь даже, а ничем не замутненная сила! – причиняя невыносимую боль и обжигая кожу; нож выскользнул из онемевших пальцев, но ничто уже не могло остановить меня. Я просунул в ужасную рану обе ладони, нащупал судорожно бившееся сердце и одним рывком вырвал его из грудины. Падший содрогнулся, его метаморфоза оборвалась, не достигнув конца, и тело в один миг обратилось в прах.

С потолка посыпались камни; я бросился наутек, а стоило только выскочить в коридор, как позади страшно ухнуло и воздух заволокло облако пыли. Стискивая лучившееся ясным светом сердце, я припустил по выкопанному грабителями лазу, но, по счастью, обвалилась лишь часовня, а дальше своды выдержали и лишь местами осыпались тонкими струйками песка.

И все же медлить я не стал и в подвал едва не ли не вывалился. Меньше всего хотелось оказаться погребенным под грудой камней с опалявшим ладони сердцем, которое продолжало, продолжало и продолжало колотиться, сводя своей неправильностью с ума.

– Вот уж даром не надо, – пробормотал я и вдруг остолбенел, заметив караулившее меня у выхода инфернальное создание.

Суккуб оторвалась от пересчета банкнот, вытащенных из кожаного бумажника инспектора, и лукаво улыбнулась:

– Лео, мальчик мой, чему ты удивляешься? У нас ведь договор, разве нет? Неужели ты и в самом деле надеялся избавиться от своей второй половинки столь… просто? Брось, мы с тобой еще повеселимся! Отчаянно повеселимся, даже не сомневайся!

Все счастливы одинаково, каждый несчастлив по-своему.

Так ведь говорят, да?

Что ж, ничего удивительного. Мечты обывателя донельзя эфемерны: достаток, любовь, долголетие. Власть.

Страхи – другое дело. Как правило, люди прекрасно знают, чего именно они боятся. И это не банальные вещи, одинаковые для всех. Нет, в каждом из нас сокрыт свой собственный, уникальный изъян.

Лично я с детства терпеть не мог подвалы, особенно погреб-ледник отцовского особняка.

Холод, темень и кучи грязновато-серого льда вокруг. Пламя керосиновой лампы даже не пытается разогнать тьму; оно впустую трепещет за стеклом, словно пойманный в плен огненный мотылек, и со всех сторон подступают недобрые тени. А на входе – дверь, толстенная и неподъемная, вся заиндевевшая изнутри.

Через такую сколько ни кричи, сколько ни надрывай глотку, помощи не дозовешься, и сейчас меня так и подмывало ее захлопнуть. И даже не просто захлопнуть, а навесить замок, забить гвоздями и навалить сверху что-нибудь неподъемное.

Засыпной сейф? Да, сейф бы сгодился…

Елизавета-Мария спиной почувствовала мой задумчивый взгляд и обернулась.

– Лео! – нахмурилась девушка и укоризненно покачала головой. – Ты ведь не думаешь, будто меня удержит какая-то дверь?

И в самом деле – уповать на дубовые доски и холодное железо было бы с моей стороны по меньшей мере наивно. Я обреченно вздохнул и начал спускаться по затянутым изморозью ступеням. В одной руке мерцала тусклым огоньком керосиновая лампа, в другой светилась стеклянная банка с притертой крышкой, и хоть тьму они особо не разгоняли, пойти в подвал вовсе без огня я и помыслить не мог. Страшно.

– Лео! – поторопила меня девушка, убрав коробку со свежей провизией в самый дальний угол. – Чего ты медлишь?

– Иду я! Иду! – раздраженно отозвался я и наконец ступил на каменный пол.

Вдоль стен всюду высились груды ледяного крошева, которое не размораживали полтора десятка лет, и царящий внизу холод легко проникал под пиджак, заставляя трястись в обжигающе-нервном ознобе. А вот Елизавета-Мария в своем легоньком домашнем платьице от мороза, казалось, нисколько не страдала.

– Как там? – спросил я суккуба неожиданно даже для самого себя.

– Холодно, – ответила девушка, но сразу обернулась и уточнила: – Там – это где? Что ты имеешь в виду, Лео?

– В аду. Там – это в аду, – выдавил я из себя нервный смешок вконец онемевшими губами.

Суккуб рассмеялась.

– Мальчик мой, – покачала она головой, вытирая выступившие в уголках глаз слезы. – Попробуй объяснить муравью, что такое Вселенная! Рассказать рыбе о космосе! Добейся от них понимания и тогда приходи ко мне и задавай вопросы о преисподней. Не обижайся, но человеческий мозг просто неспособен вместить в себя подобное знание. Всему свое время, прими это как данность.

Я оскорбился и не удержался от недоброй ухмылки:

– Наверное, неприятно оказаться запертым в теле муравья?

Елизавета-Мария подумала, потом кивнула.

– Это налагает определенные ограничения, – подтвердила она.

– Так, быть может, ты и сама теперь не в состоянии осмыслить, что же такое преисподняя? – продолжил я, нисколько не скрывая злорадства. – Воплощение в этом мире не лишило падших сверхъестественной сути, одним лишь своим присутствием они меняли законы реальности, а ты… Ты теперь всего лишь человек.

– Тебе не удастся разозлить меня, – улыбнулась суккуб, разгадав немудреную хитрость. – Лео, дорогой! Я не нарушу договор и не причиню тебе вреда. Никогда.

– Никогда – это очень долго, – хмыкнул я. – Почему бы тебе не убраться в преисподнюю прямо сейчас?

– Фи, – скривилась Елизавета-Мария, – возвращаться без достойных трофеев – это моветон, мой дорогой.

– Пока ты со мной, ты не охотишься на людей. Договор…

– И в мыслях не было, – уверила меня суккуб. – Зачем рисковать, позволяя тебе соскочить с крючка? Душа сиятельного с лихвой компенсирует любое ожидание.

Я скрипнул зубами от бессильной злости.

– К тому же, – придвинулась ко мне девушка почти вплотную, – не думаю, что ожидание будет столь уж долгим.

– Посмотрим! – оскалился я в ответ и поставил на пол банку, сквозь заиндевевшее стекло которой лучился ясный свет.

Удары размеренно бившегося сердца падшего перестали болью отдаваться в горевших огнем руках, но только я начал разгребать в стороны острые холодные осколки, и пальцы враз потеряли всякую чувствительность. Тем не менее пришлось основательно углубиться в слежавшуюся кучу мерзлого крошева, прежде чем поставить в нее банку и присыпать ее сверху обломками льда.