Пол Энтони Джонс - Точка вымирания

За окном над крышами города полыхал огненно-красный рассвет. С каждой минутой лучи солнца, проникая на улицы, гнали прочь ночные тени, но это мало утешало Эмили: город был по-прежнему пуст.

Под воздействием кофеина мозг журналистки наконец освободился от последних остатков туманного морока. Нужен план, решила Эмили, нужна какая-то стратегия, нужно выяснить, как связаться с кем-нибудь из власть имущих и сообщить им, что она жива. Где-то должны быть и другие выжившие; надо найти их или постараться сделать так, чтобы они нашли ее сами.

Вернувшись в кухню, Эмили поставила кружку с кофе на стол, достала из рюкзака блокнот и ручку, а потом провела около часа, составляя список дел. Телефонные номера, адреса электронной почты, обычные адреса, сайты – она записала все, что, по ее мнению, могло помочь найти других выживших. Каждые несколько часов, придерживаясь строгого графика, она будет набирать телефоны из списка, а в промежутках просматривать новостные порталы и социальные сети.

Если она будет четко придерживаться плана, то обязательно найдет кого-нибудь, кто ей поможет, это только вопрос времени.

Поскольку узнать, когда на горизонте появится кавалерия, было совершенно невозможно, она должна сделать кое-какие припасы, чтобы продержаться несколько дней. Поиграв с идеей обследовать квартиры на других этажах, она все же решила, что вероятность найти то же, что обнаружилось вчера на своем собственном этаже – трупы за закрытыми дверям, – очень велика. Вчерашнюю сирену могли не услышать лишь мертвые и, пожалуй, глухие.

Эмили пожалела, что накануне ей не хватило здравомыслия забрать продукты из квартиры, где лежала мертвая семья. Теперь это уже невозможно: затащив туда тело Натана, она захлопнула за собой дверь. Придется выйти из дому и разжиться провизией. Это потребует времени, которое лучше бы провести, работая со списком, но, если поспешить, можно уложиться в какие-нибудь полчаса и к тому же побывать на солнышке. Пожалуй, это лучше сделать попозже, а пока следует набрать несколько номеров.

Верхние строчки в списке Эмили занимали телефоны мест, откуда она с наибольшей вероятностью рассчитывала получить ответ. Взяв мобильник, журналистка набрала первый номер из своего списка и услышала три гудка. Потом включился автоответчик:

– Вы позвонили в Белый дом. Если вам известен добавочный номер…

Эмили отбилась и попробовала другой телефон. Но в Пентагоне тоже никто не ответил. Она набирала номера ФБР, ЦРУ, Смитсоновского института, а также каждого полицейского участка и каждой больницы в радиусе пятидесяти миль. Закончив обзвон штаб-квартир политических партий штата Нью-Йорк, она переключилась на калифорнийские номера.

Но все голоса, которые она слышала в ответ, принадлежали призракам.

В районе двух часов дня выпитый кофе напомнил о себе, и ей пришлось прерваться на посещение туалета. К тому же подступал голод, Эмили решила чего-нибудь перекусить и разогрела в микроволновке банку консервированного супа из креветок. Добавив к ленчу несколько соленых крекеров, она быстро расправилась с ним и снова занялась обзвоном. К тому времени уже пришла очередь ключевых телефонов Канзаса.

В половине четвертого и у Эмили, и у ее телефона практически села батарейка. Сбросив последний набранный номер, Эмили захлопнула крышку телефона. Она была так разочарована, что чуть было не швырнула мобильник об стену, но вместо этого пошла на кухню и воткнула в аппарат зарядное устройство, которое всегда держала включенным в розетку. Чтобы полностью зарядиться, мобильнику потребуется несколько часов, поэтому теперь самое время сходить за продуктами. А вернувшись, она сможет начать прочесывать социальные сети в поисках каких-нибудь признаков жизни.

«Не вешай нос, девочка», – шепнул в голове папин голос. Эмили взяла с кухонного стола ключи и направилась к входной двери.

Выйдя на бетонную площадку перед домом, Эмили уставилась в чистое небо.

Хотя тень здания и защищала ее от солнца, она все равно щурилась, выйдя из помещения на яркий свет. После дня, проведенного в четырех стенах, ее глаза подверглись нешуточному испытанию солнечными лучами. Эмили пришлось быстро поднять руку и козырьком приставить ко лбу, чтобы уберечь глаза от света.

Она разрешила себе потратить первые несколько минут на то, чтобы адаптироваться к улице. Вначале Эмили почти готова была поверить, что в действительности ничего не изменилось, и, может быть – только может быть, – вчерашнее оказалось всего лишь дурным сном. Но проходили секунды, глаза привыкали к дневному свету, и Эмили начала ощущать, что ее любимый город действительно в корне изменился.

Если не считать негромкого шелеста флага на шесте, повсюду царила мертвая тишина: ни шума машин, ни музыки, ни птичьего щебетания, ни лая собак, ни детского плача, ни брани ссорящихся пар, ни беспрерывной людской болтовни по мобильникам… вообще ничего. Фоновые шумы полного людей города исчезли, остался лишь ритмичный стук ее сердца и какое-то густое, весомое безмолвие в воздухе вокруг.

Ребенком Эмили вместе с одноклассниками ездила в птичий заповедник Блэк Хока. Школьный автобус был под завязку забит детьми, и всю дорогу туда и обратно там не смолкала детская болтовня, салон просто гудел. Когда поездка закончилась, водитель развез ребят по домам. Эмили жила дальше всех, и ее высадили последней. Когда автобус подъехал к дому ее родителей, в нем не было никого, кроме самой Эмили и водителя, который и в лучшие дни не был болтлив, а уж после четырех часов в обществе перевозбужденных детей вообще словно воды в рот набрал. Шум, производимый сорока молодыми глотками, смолк, и у Эмили возникло тревожащее ощущение нехватки чего-то, как будто жизнь внезапно изменилась.

Сейчас, когда она стояла на солнышке, а вокруг царил нью-йоркский день, который при других обстоятельствах смело можно было бы назвать прекрасным, то же ощущение, что и в школьном автобусе, только усиленное в миллион раз, снова накрыло ее. Город обеззвучел, в нем господствовала всепоглощающая, абсолютная, ужасающая тишина.

И пахло тут теперь тоже иначе – чистотой. Да-да, именно чистотой, подумалось Эмили. Запах, квинтэссенция Нью-Йорка, состоявший из запахов бургеров, автомобильных выхлопов, хот-догов, химчисток, выпечки и пота восьми миллионов людей, тоже исчез.

Почти так же – вроде бы свежевыстиранным бельем – пахло иногда после сильного дождя, пусть и всего несколько минут. Но даже тогда эта свежесть как бы ложилась поверх обычного нью-йоркского запаха, который никуда не исчезал… во всяком случае, до сих пор. Сегодня городской воздух казался каким-то первозданным, сладким, очистившимся от примесей, загрязнений и всего того, что делало его таким особенным, индивидуальным, неповторимым. Все это ушло.