Ната Хаммер - ООО «Удельная Россия». Почти хроника

– Василь Кузьмич, присаживайтесь на освободившееся место. – пригласил идеолог. Привыкайте к эргономике нового кресла. Как вам?

– Э… м, есть ощущение, что сижу как на иголках.

– А как вы хотели, уважаемый, такова судьба всех президентов – сидеть как на иголках. Чтобы не происходило застоя в органах малого таза.

– А отчего кресло такое неустойчивое?

– Кресло мы укрепим, все по очереди под него залезем и сделаем по обороту разводным ключом, но в обмен на гарантии.

– Каких гарантий вам хотелось бы?

– Сохранения собственных насиженных мест.

– Я готов гарантировать, только вот в темноте не могу разобрать – кому именно. Может быть, включим свет?

– Этого делать ни в коем случае нельзя. Может начаться массовая аллергическая реакция, у нас взаимная непереносимость.

– А как же вы будете работать в команде?

– Вашими усилиями, Василь Кузьмич. Президент нам для чего нужен? Чтобы балансировать интересы своего окружения. Тем более что в наш век можно использовать бесконтактные средства коммуникации.

– А как я узнаю, кому я даю гарантии?

– За это не волнуйтесь. Мы вам список Совета стаи сейчас представим. Секретарь, передайте Василию Кузьмичу список и дайте дактилосчитыватель. Поставьте, Василь Кузьмич, отпечаток пальца на экранчике.

Люберецкий прочитал список и поставил отпечаток большого пальца. Он не успел еще снять палец с экрана, как фонарики кремлян исчезли из поля его зрения. Василий заглянул под стол. Вокруг его ног копошились фантасмагорические тени. Хищным кузнечиком отблескивал неизвестно откуда взявшийся разводной ключ. На всякий случай Василий подтянул ноги вверх и поставил на кресло, пятками прикрыв пах. С одной стороны, чтобы ненароком не отдавить чьи-нибудь руки, а с другой – береженого бог бережет.

Операция по укреплению шла с шумом, лязгом и перебранкой. Кресло подрагивало, покачивалось и скрипело, как самолет, попавший в зону турбулентности. Люберецкий сидел ни жив, ни мертв, вцепившись руками в подлокотники. Наконец все стихло. Василий попробовал поерзать. Кресло стояло твердо, как постамент. Фонарики вынырнули из-под стола и расселись по местам. Василий пересчитал их, после чего аккуратно опустил ноги вниз.

Послышались шаги – это возвращался Премьер Двойников. Все фонарики сфокусировались на нем.

Премьер неспешно подошел к своему месту и обнаружил на нем Претендента.

– Уступите, Василий Кузьмич. Рано уселись.

– Конечно, конечно. Присаживайтесь, пожалуйста, я сесть всегда успею.

И Василий поспешно встал. Двойников сел, попробовал покачать кресло и удивился: «Смотри-ка, какие вы быстрые, уже укрепили». Фонарики потупились в пол.

– Не томите, расскажите, как прошла беседа с Вашингтоном, – попросил голос главного идеолога.

– Позитивно. Оппозицию перенаправили.

– Что потребовали взамен?

– Сущую ерунду, то есть Чукотку.

– А зачем им Чукотка?

– Стратегические запасы консервов хранить.

– Им что, Аляски мало?

– Видите ли, я неудобных вопросов не задавал. Мы не в том положении, чтобы задавать неудобные вопросы.

– То есть угроза приступа миновала?

– Миновала.

– Тогда закрываем заседание и расползаемся, но руку с пульса событий не снимаем.

Кремляне заширкали креслами, фонарики заплясали в воздухе. Зал заседаний кремляне покидали поодиночке разными потайными ходами. Люберецкий пропустил всех, затем широко распахнул дверь в приемную, и щурясь от яркого света, осмотрел опустевший зал заседаний. Он был девственно пуст, и только многочисленные отпечатки пальцев на полированной поверхности стола могли свидетельствовать о прошедшем совещании и его участниках. Любереций нагнулся и посмотрел под стол. Под столом валялся разводной ключ. Люберецкий поднял его, оглянулся в поисках скрытых камер, встал в темный угол, спрятал ключ под куртку и поздравил себя с удачей. Обладая ключом, он сможет сам регулировать кресло и быть независимым от разводок кремлян. Он вышел через дверь, сел в припаркованную у Царь-пушки «Кодлу», развернул пропеллер, включил видеокамеру и взмыл в небо – наблюдать и протоколировать дальнейшие события.

Агнесса стояла у запертых врат в Храм Христа Спасителя в покаянной молитве. Белые волосы, покрытые черной кружевной косынкой, кокетливо выбивались у виска. Одежда, также из черного кружева, закрывала все, ничего, однако, не скрывая. Стояла она здесь уже долго, колени нестерпимо болели, и оттого на лице отражалось подлинное страдание. Шел третий час съемок рекламного ролика, и она уже сто раз падала на колени и простиралась ниц, а режиссер все время кричал: «Не веррю! Не веррю!» Даже теперь, когда от боли по лицу Агнессы текли настоящие слезы, бородатый мучитель под черным зонтиком продолжал картаво твердить: «Не веррю!»

Солнце успело напечь голову в черном платке, к тому же Агнессе нестерпимо хотелось пить. Но режиссер запретил давать ей воду: ему нужны были натурально спекшиеся губы. Протянутые в мольбе руки ее тряслись от напряжения и усталости. В глазах мелькали черные мошки. Она вдруг увидела, что лицо ее тирана стало расплываться и сливаться с зонтиком, а голос звучал словно из небесного далека: «Не ве…». Агнесса изящно упала в обморок.

Испугавшись, что лишится заказчика, который еще даже не оплатил накладные расходы, режиссер с воплем: «Мы ее терряем» – лично бросился к героине с бутылкой тепловатой газированной воды. Ассистентка выхватила ведерко со льдом из-под бутылки белого шабли, которое для охлаждения пылающей души прихлебывал по ходу съемок режиссер, и опорожнила его на лицо и грудь пострадавшей. От контакта с кубиками льда Агнесса вздрогнула и открыла глаза.

«Вот он, вот он, кадрр! Коля, снимай! Снимай, Коля, скоррее, лед тает!» И режиссер, склонившись над героиней, скомандовал: «Молитесь, Агнесса Никитишна, молитесь!». «Не верю…» прошептала Агнесса и снова впала в забытье.

«Ах, ты, боже мой! Какой слабый кандидат! Двух часов лишений перретеррпеть не может. А ведь избиррателю будет втиррать, что рради него пойдет на любые испытания». И он начал хлопать Агнессу по щекам. «Очнитесь, Агнесса Никитишна, очнитесь!»

Каким-то задним ухом режиссер расслышал за спиной шум, нарастающий как цунами, и тяжелые звуки прыжков – словно прыгал гигантский кенгуру. Режиссер обернулся: перед ним возвышался Альбрех Наковальный, обутый в сапоги-прыгоходы.

«Ну, что, гнида, – широко улыбнулся он режиссеру, – разлука была недолгой. Значит, оплаты требуешь? Сейчас я тебе отплачу полной ложкой. – И обернувшись к подбегающей толпе, прокричал: – Граждане! Тут сионист русскую женщину рукоприкладствует. Бей его!» «Бей!» – откликнулись в толпе и кинулись на режиссера. «Женщину, женщину не повредите! Она – кандидат в национальные святые, – предостерег Наковальный, узнав в обморочном теле лидера Женской православной партии Агнессу Никонорову. – Поставьте ее к фонарю!» – «Так не стоит! – сообщил кто-то из толпы. – Все время вниз сползает!» – «Так привяжите, а то затопчут ненароком». – «Чем вязать-то?» «Брючными ремнями пожертвуйте!». – «А этого куда?» – «На крест его, иудея-христопродавца! Пусть на своей шкуре почувствует, каково это – за всех страдать!»