Стеллa Странник - Живые тени ваянг

Пытаясь забыть Катарину, Альберт сделал предложение миловидной кокетливой Линде. Но даже в минуты страсти, когда он покрывал поцелуями ее бездонные голубые глаза и разбросанные по подушкам волнистые белокурые волосы, даже тогда перед его глазами стояла Катарина. Может, и к лучшему, что у них с Линдой не появились дети, да и сама она тихо и безропотно покинула его, не прожив в браке и трех лет. Начала сохнуть, вянуть, как тот цветок лилии, который, кстати, он тоже сохранил и держит в книге вместо закладки. И вот недавно ушла к ангелочкам. Врачи сказали — неизлечима ее болезнь…

Странно, что с годами не увядала тоска по Катарине, а наоборот, усиливалась. И тогда он все чаще и чаще стал заливать ее алкоголем. А когда трезвел, снова чувствовал себя одиноким и загнанным в угол, в котором правили тоска и безысходность. И снова поднимал глаза на небо, как одинокий волк, и снова начинал выть…

Однажды пришла в голову шальная мысль, надо же, до этого он не додумался раньше: а если вернуться в Батавию и посмотреть на сына Катарины? Просто посмотреть! Забирать его он не собирался. Второй внутренний голос начинал задавать сложные вопросы: а для чего тебе это; а что ты скажешь внебрачному отпрыску? Но первый голос настаивал «просто» посмотреть и убедиться, насколько этот маленький человечек похож на Катарину.

Альберт не хотел проявлять инициативы — отправляться в столь дальнюю дорогу только ради этого. Боялся, что придется потом сожалеть о потраченном времени, да и деньгах тоже — поездка влетала в золотую копеечку… Но вот бы подвернулся случай, скажем, поехать по делам службы… Тогда… почему бы и не наведать мальчонку?

И случай подвернулся.

В Батавии — столице голландских колониальных владений, разгорелся скандал. Кто-то из рядовых пайщиков прознал о том, что руководители палаты скрыли действительные цифры прибыли и присвоили львиную долю этой суммы. По статистике, в Амстердам возвращался каждый третий корабль, а на сей раз в число потопленных засчитали и тот, что на самом деле дошел до порта назначения. А где доход, полученный от продажи товара?

Одновременно назревал и международный скандал. У голландцев и до этого частенько появлялись «трещины» в отношениях с Британской империей, а тут именно представитель их конкурирующей компании — Английской Ост-Индской — «пронюхал» об их финансовых подтасовках и огласил этот факт во время «дружественного обмена опытом».

Одним словом, в Батавии сложилась довольно «щекотливая» ситуация, которую могла прояснить только опытная группа экспертов. И вскоре такая группа, а в нее вошел и Альберт Блэнк, отправилась в Ост-Индию.

Многое изменилось в Батавии за эти годы. Крепость выросла чуть ли не вдвое — аккуратные домики и ровные линии каналов так напоминают милый сердцу Амстердам… Иногда даже кажется, что ты находишься на берегу не Яванского, а Северного, моря, и дует северный ветер не со стороны Индийского океана, а с Атлантики. Но если открыть глаза, увидишь на яркосинем небе очертания раскидистых верхушек кокосовых пальм, и все встает на свои места. И щемит сердце, когда вспоминаешь о том, что находишься в Южном полушарии земного шара. И еще больше щемит, когда зрительно представляешь почти бесконечный морской путь — путь, который преодолевает корабль за несколько месяцев.

Но самые крупные изменения — это люди. Их стало гораздо больше, чем раньше. Вот женщины прогуливаются по каменной площади Таман Фатахиллах, а с ними — дети. Может быть, уже здесь рожденные. Катарина тоже любила ходить по площади, особенно после дождя, когда гладкие камни блестят под солнцем…

А вот в компании многих знакомых уже нет. Управляющий новыми плантациями Ден Брабер Крезье лет пять назад умер, говорят, от дизентерии. Эта зараза никого не щадит… На его месте сейчас — Доменик Бонсель. Как и должно быть, вырос из рядового представителя штаб-квартиры. Правда, постарел сильно, и — осунулся. Альберт обратил внимание на то, что европейцы сильно сдают под азиатским солнцем, видимо, не дело это — вот так резко менять место жительства…

— Альберт? — он не сразу понял, что именно его кто-то окликнул.

Сердце начало биться громче обычного: неужели Эрвин Хеллинг? Альберт приостановился и резко повернул голову. Конечно же — он!

— Эрвин? Вот уж не ожидал… — Он хотел сказать «увидеть живым», но вовремя замолчал. — А я почему-то думал, что ты в Амстердаме… Ты говорил, что не хочешь оставаться…

— Как видишь, потихоньку адаптировался. Первый год тяжело, а потом — привыкаешь. А ты как, с Катариной?

— Нет, она еще тогда умерла… На корабле… Когда мы возвращались домой…

— Жаль, жаль… Хотел познакомить ее со своей Габриэлой. А ты заходи к нам. Дом легко найдешь — мы с ней живем там же, где жили вы…

У Альберта в висках застучали молоточки: нет, навряд ли он захочет переступить порог того дома. А вслух он поблагодарил Эрвина:

— Да, спасибо, как-нибудь заскочу. Я здесь не на один день… А сейчас, извини, тороплюсь…

Альберт и на самом деле торопился. Он хотел как можно быстрее снова в одиночестве повыть на луну — в его компактном саквояже лежала шкатулка с украшениями и с перчатками Катарины…

В деревню он вырвался только через месяц, когда в штаб-квартире Ост-Индской компании улеглись, наконец, страсти. Раскрыты были несколько фактов присвоения крупными чиновниками казенных денег. В связи с этим три договора с местными князьками — Явы, Калимантана и Суматры пришлось признать недействительными. Доменик Бонсель и четверо его подчиненных остались за бортом компании, а новый состав управления факторией получил строгие инструкции о том, как вести работу. В число сорока пяти пунктов было включено и требование не столь жестоко наказывать рабов, видимо, эксперты приняли во внимание несколько случаев, когда туземцы умирали от чрезмерных побоев.

Для поездки в деревню, до нее всего-то и было миль двадцать от Батавии, Альберт взял служебный экипаж и двоих солдат. Мало ли что взбредет в голову яванцам? Они совершенно непредсказуемы: то тихо и безропотно ведут себя, подчиняясь голландским законам, а то начинают проявлять неуважение к колонизаторам: бывает, бьют по ночам в свои барабаны, а могут и пустить стрелу в прогуливающегося за пределами крепости белого человека. Правда, случаев, когда эти стрелы попадали в женское платье, да и даже в мужскую гражданскую форму, пока не было. Видимо, яванцы не любили только военное обмундирование, но — бдительность не помешает.

В отличие от Батавии, деревня не только не разрослась, но и вовсе усохла, как бы постарела. Видимо, новые жители не хотели строиться рядом с крепостью колонизаторов, ну, а старые настолько привыкли к этим местам, что не в силах были их покинуть. Они просто-напросто доживали свою жизнь, ничего не выстраивая нового и даже — не облагораживая старого. Ветхие домики служили символической крышей, главным образом — от дождей. А вся обычная деревенская жизнь протекала под открытым небом или под легкими навесами. Здесь женщины готовили еду, стирали и чинили одежду, кормили семью, начиная от главы семейства и заканчивая грудными детьми — они были в каждом дворе.