Шлифовальщик - Безальтернативная история

— Ещё один пример гармонии, — хихикнул Юшечкин. — Так сказать, три в одном. Сталин — и националист, и коммерсант, и на дуде игрец! И никаких диссонансов, как в мемориуме. Тут их вообще не существует.

— Не удивительно! — фыркнул Виктор. — У нас Сталина тоже каждая партия старается под себя подгрести, приватизировать. Кроме ультралибералов закоренелых. Одни его благодарят, что он евреев из Политбюро вывел, другие — что был экономистом-прагматиком, установившим государственный капитализм… Так что у нас в реале ничуть не хуже чем в твоём потенциариуме.

— Только нацисты по улицам не разгуливают, — мрачно добавил ассистент.

— Да как сказать.

Профессор нашёлся на удивление быстро. Он мирно сибаритствовал в частном кафе в полукилометре от места высадки путешественников. Сначала Виктор не понял, с кем это Воздвиженский делит столик и оживлённо беседует. Но тут глаза фатумиста округлились — профессор занимал столик в трёх экземплярах. Потенциариум для людей профессорского склада — явная находка: можно, размножась, беседовать с самим собой, не боясь показаться сумасшедшим. Перед каждой из трёх версий профессора стояла чашечка кофе.

Силовой вариант задержания исключён. Во-первых, пока фатумист заламывает один экземпляр профессора, два других могут удрать. То есть большей своей частью профессор избежит ответственности за помощь националистам. Во-вторых, группу захвата не вызвать — мемсвязь не рассчитана на вызов из мемориума второго порядка. Но была не была, попробуем взять словоблудием, решил Виктор и, повернувшись к ассистенту, предложил:

— Ты погуляй пока… — Этого восторженного юношу нужно устранить на некоторое время, чтобы не вмешался.

— А что такое? — обидчиво вскинулся Юшечкин.

— Мне с профессором тет-а-тет поговорить нужно. Коммерческая тайна.

Под таким весомым аргументом ассистент сдался и, обиженно нахмурившись, двинулся в сторону от площади. Холодов, облегчённо вздохнув, начал аккуратно приближаться к профессору (профессорам). Воздвиженский не обращал внимания, так как он расплачивался за кофе.

— Сколько с меня?

— Триста и три рубля, — непонятно сказала официантка.

— Держите пятьсот и пять, — Профессор протянул одну купюру.

— Двести и два сдачи.

Фатумист без помощи ассистента понял, о чём идёт речь. Раз в потенциариуме всё такое многозначное, значит, и купюры тут многозначные. Мельком промелькнула мысль о странной потенциарной математике многозначных чисел, в которой если от пятисот-и-пяти отнять триста-и-три получается двести-и-два. Но эта мысль перебилась другой — как скрутить многократного профессора.

Неожиданно выход нашёлся сам собой: поскользнувшись на скользком тротуаре, Виктор, стараясь удержаться, сделал невероятный выверт руками и вдруг раздвоился. Ощущение было очень необычным. Фатумист раньше думал, что, если раздвоиться, то сознание, разум останется в какой-то одной копии, а другая будет как бы сама по себе. Холодов тогда долго размышлял над вопросом, в какую именно из копий поместится его «я» и по какому принципу.

Всё оказалось не так. Виктор ощутил себя одновременно в двух телах. Это было очень неудобно и непривычно — обозревать мир двумя парами глаз, размахивая четырьмя руками. С другой стороны, в этом был большой плюс — теперь можно было обездвижить хотя бы все версии профессора. Ну-ка, как там делается… Холодов резко извернулся, интуитивно взмахнув руками, и через секунду его стало четверо. Такой бригадой можно и с тремя версиями профессора потягаться!

Несколько минут Виктор привыкал к кратности своего тела, размахивая руками и лягаясь ногами. Он старался, чтобы каждая версия двигалась автономно, а не повторяла движения смежной. Поначалу это было трудно: левой рукой махали все четыре версии синхронно, но постепенно Виктор совладал с кучей конечностей, и решил, что теперь можно двигаться к профессору.

Зайдя к Воздвиженскому со спины, Холодов произнесли (чёрт, забыл речь асинхронную отработать!) в четыре рта:

— Зиг хайль, герр профессор! Слава России и Перуну, москаляку на гиляку!

Профессор от неожиданности подскочили и вскрикнули в три глотки.

— Спокойно, профессор, я не из антифа, — утешил профессора четырёхкратный Виктор. — Поговорить надо.

Но Воздвиженский, словно помешанные, опрокинув стол, ринулись к выходу. Холодов вчетвером бросились за ним, свалив стол и пролив кофе. Лишь бы не попасться на глаза немецкому патрулю, пришла в головы Виктора мысль. Следом за ней пришла другая: надо бы поймать одну версию профессора и выкрутить её обратным образом так, чтобы остальные в неё схлопнулись, и Воздвиженский оказался бы в одном экземпляре: тогда с ним будет легче управиться, а, впоследствии, и договориться. Холодов поразились, насколько чётко и ясно думалось несколькими головами, подтверждая народную мудрость «одна голова хорошо, а две лучше», которая как нельзя лучше к нему сейчас подходила. Четыре — ещё лучше.

Но, сделав падающее движение, каждая версия профессора раздвоилась, и теперь перед Виктором стоял шестикратный Воздвиженский. Развосьмеряться не было времени, и поэтому все версии Холодова вцепились в профессора, причём двум версиям досталось по два экземпляра противника. Воздвиженский сопротивлялись так, будто Виктор собрались его немедленно четвертовать. Поднялась суматоха, будто потасовка на каком-нибудь дурацком шоу близнецов. Холодов никак не мог приспособиться к движениям, поэтому некоторые его версии двигались синхронно.

— Мне просто поговорить нужно, профессор! — кричали все глотки фатумиста. — Я — Виктор Холодов, помните, диссертацию защищал который!..

Удивительное дело, все версии Виктора одновременно запыхались. Видимо, чтобы преодолевать синхронную усталость, нужна отдельная тренировка. Впрочем, каждая версия профессора тоже начала уставать.

— Мемконтроль чёртов! — ругались профессор в шесть ртов. — И здесь добрались, сволочи! Ну нет, шиш вам, не арестуете!

Воздвиженский и Холодов полным составом выкатились на тротуар. Воспользовавшись тем, что одна из версий профессора, запнувшись о соседний экземпляр, повалилась на асфальт, Виктор вдвоём набросился на неё и перекрутил в обратную сторону, моля бога, чтобы всё получилось. Лёгкий щелчок — и перед Виктором уже стоял Воздвиженский в одном-единственном экземпляре. Две версии Холодова взяли профессора под руки и поволокли подальше от кафе, остальной Виктор, улыбаясь и кланяясь, пятились задом от кафе. Фатумист опасались скандала; за перевёрнутый стол и разлитый кофе администрация кафе вполне могла вызвать милицию или немецкий патруль. И опасения оказались не напрасными: выскочила хозяйка кафе, вцепилась сзади в крайний экземпляр Виктора и заорала: