РОБЕРТ ХОЛДСТОК - Lavondyss_Rus

— Гарри! — крикнула она в ответ. — Гарри! Я здесь! Я с тобой!

Через ворота просачивался снег. И едкий дым, заставивший ее задохнуться. Одна из лошадей заржала, всадник закричал на нее и заставил успокоиться.

— Я потерял тебя, — крикнул Гарри. — Я потерял тебя, а сейчас потерял все.

— Нет! — крикнула Таллис. — Я здесь...

Холодный ветер ударил ее в лицо и отбросил назад. Она слушала, как за воротами ревел шторм и беспокойно переговаривались собравшиеся люди. Она поглядела вокруг. Быть может, есть какой-нибудь способ открыть ворота настежь!

И тут, пока она кричала «Я приду, Гарри... жди меня! Жди меня!», узкая щель растаяла.

Услышал ли он ее последние слова? Ждет ли он еще, скорчившись от холода и глядя на нить, позволившую им поговорить друг с другом; думает ли с радостью о мгновениях разговора со своей рыжеволосой веснушчатой сестрой? Или плачет, чувствуя себя брошенным ею?

Поднявшиеся слезы ужалили глаза, и она свирепо смахнула их. Глубоко вздохнув, она опять опустилась на землю и уставилась в темноту, слушая тишину. Потом по другую сторону стекла что-то зашевелилось, и Таллис увидела белую вспышку на маске, которую она называла Пустотницей. Значит, она была там все это время.

Рука похолодела от размазанных слез, но она чувствовала и более глубокий холод, холод снежинок, опустившихся на ее тело. Снег был самым настоящим, значит и голос брата, контакт с запретным миром, в который он ушел и в котором потерялся, его отчаянное положение... все было настоящим.

Потерялся. В мире, чье настоящее имя она еще не знала. Она называла его Старым Запретным Местом. И в этом личном имени все было правдой.

Таллис встала, вышла в сад и взялась руками за перекладины ворот, ведущих в поля. Стояла блестящая звездная ночь. Она ясно видела Кряж Морндун и деревья, собравшиеся на земляных валах старой крепости. В тишине она слышала и слабое журчание воды, бегущей по Лисьей Воде. Повсюду она видела следы — или слышала звуки — ночной жизни, наполнявшей эту землю...

Повсюду, но только не в направлении на Райхоупский лес, источник печали Гарри. Мрачный лес наполняла только тьма, ошеломляющая черная пустота, которая хотела всосать ее, маленькую рыбку, в свой огромный, все поглощающий рот.

VI

Загремевший на кухне горшок вырвал Таллис из задумчивости. Она не знала, как долго она стояла у ворот, глядя на тихую землю, но уже рассвело, небо над деревней Теневой Холм пламенело всеми оттенками красок.

Она почувствовала себя свежей и полной энергии, почти возбужденной, и через заднюю дверь ворвалась на кухню. Мать, застигнутая врасплох, от неожиданности даже выронила кастрюлю с водой, которую она несла к плите.

— Боже всемогущий, ребенок! Ты забрала у меня десять лет жизни!

Таллис скорчила виноватую гримасу, обогнула большую лужу воды и подобрала медную кастрюлю. Мать встала раньше, чем обычно. Она была в халате, волосы стянуты платком, без макияжа; ее заспанные глаза глядели на дочь.

— Бога ради, что ты здесь делаешь? — спросила мать, поплотнее запахивая халат. Она взяла у Таллис кастрюлю и сунула ей в руки изодранную половую тряпку.

— Я не ложилась, — ответила Таллис, опустилась на колени и принялась собирать холодную воду.

Мать с любопытством посмотрела на нее:

— Ты не спала?

— Я не устала, — соврала Таллис. — И сегодня воскресенье...

— И мы собираемся в Глостер, к службе, а потом к тете Мей.

Таллис и забыла о ежегодном визите к тете Мей и дяде Эдварду, от которого она не получала никакого удовольствия. В их доме пахло сигаретами и кислым пивом. Кухня всегда была полна стиранным бельем, висевшим на веревках, тянувшихся от стены к стене; и хотя там подавали к чаю свежий хрустящий хлеб, на него можно было намазать только комковатый желтый майонез. Ее двоюродный брат, Саймон, приезжавший домой на каникулы, называл его «тошнотворной приправой».

Они вместе убрали лужу. В ванной задвигался отец. Таллис хотелось, чтобы он был здесь, когда она будет в первый раз рассказывать о странных и удивительных событиях этой ночи. Но потом, глядя, как мать набирает новую воду для яиц и ставит ее на плиту, она порадовалась, что отца не было.

— Мамочка?

— Сходи и умойся. Ты выглядишь так, как если бы тебя связали и протащили через лес. Но сначала передай мне яйца.

Таллис передала яйца, предварительно встряхивая каждое: если оно не булькает — значит свежее, согласно Саймону.

— Ты рассердишься, если Гарри вернется домой? — наконец спросила она.

Мать клала яйца в воду и даже не вздрогнула.

— Почему ты спрашиваешь такие глупости?

Таллис какое-то время молчала.

— Ты очень много спорила с ним.

Мать нахмурилась и беспокойно посмотрела на нее сверху вниз:

— Что ты хочешь сказать?

— Ты и Гарри не любили друг друга.

— Это неправда, — резко сказала женщина. — В любом случае ты тогда была слишком мала и не можешь помнить Гарри.

— Я очень хорошо помню его.

— Ты можешь помнить, как он уехал, — ответила мать, — потому что это было печальное время. Но ничего другого. И конечно, никаких споров.

— Но я помню, — тихо и настойчиво повторила Таллис. — И они очень огорчали папу.

— А сейчас ты очень разозлила меня , — сказала мать. — Пойди отрежь хлеб, если хочешь хоть как-то помочь.

Таллис подошла к хлебнице и взяла большой батон с обожженной корочкой. Она начала соскребать обгорелую верхушку, хотя ей очень не хотелось этим заниматься. Ей, увы, никогда не удавалось поговорить с матерью о действительно серьезных вещах. На глаза навернулись слезы, она громко вдохнула воздух. Мать недоуменно, с сожалением, посмотрела на нее:

— Что ты там нюхаешь? Я не хочу есть хлеб, который ты обнюхала.

— Гарри говорил со мной, — сказала Таллис, сквозь слезы глядя на суровую женщину. Маргарет Китон медленно соскребала масло со здорового куска, но ее глаза задержались на лице дочери.

— Когда он говорил с тобой?

— Прошлой ночью. Он позвал меня. Я ответила. Он сказал, что навсегда потерял меня, а я сказала, что я близко и найду его. Он говорил таким одиноким, таким испуганным голосом... Я думаю, что он заблудился в лесу и пытется связаться со мной...

— Связаться? Как?

— Лесными путями, — пробормотала Таллис.

— Что еще за «лесные пути»?

— Сны. И чувства. — Ей не хотелось рассказывать о женщинах в масках и отчетливых видениях, которые посещали ее. — В историях, на которых я выросла, есть ключи. Дедушка понимал, — добавила она, немного подумав.

— Он? Да. Я — нет. Я знаю только одно: Гарри ушел, чтобы сделать что-то опасное... он не сказал нам что... и не вернулся. И все это было много лет назад. Твой отец считает, что он мертв, и я с ним согласна. Неужели ты всерьез веришь, что он не послал бы нам письмо, если бы был жив?