РОБЕРТ ХОЛДСТОК - Lavondyss_Rus

Сколько лет мы уже здесь? Сколько? А сколько лет родителям? Забыли ли они обо мне? Может ли отец видеть меня через глаза маски? Может ли он слышать меня через грубое дерево маски, которую я уронила. Его ли это голос?

Да! Он зовет меня. Отец. Я слышу его... он зовет меня, выкрикивает мое имя. Таллис, Таллис... так печально. Нет, возбужденно.

Таллис. Таллис!

Он идет ко мне. Отец идет ко мне. Он кричит мое имя... он ищет меня... он нашел меня...

Лунный Сон

Все, Что не Приснилось во Сне

— Таллис! Таллис! — Очень далекий девичий голос. Наверно он и вырвал ее из сна. Таллис посмотрела на выход из домика мертвых, потом нахмурилась и оглянулась. Тига нигде не было. Судя по холодным углям она просидела здесь несколько часов.

Она встала, постояла на ноющих, закостеневших ногах и захромала из краиг-морна, разминая мышцы; кровь опять побежала по телу. Пройдя через мрачный полукруг райятуков, она увидела Мортен, беспокойно стоящую у входа в загородку. Она казалась злой или, возможно, взволнованной.

— Привет, Мортен.

— Отец, — сказала Мортен, не здороваясь. — Он вернулся домой.

— Очнулся?

— Да. — В ее голосе прозвучала безрадостная нота. Она определенно отделяла себя от более старшей женщины.

Таллис бросилась было к поселению, но Мортен схватила ее за руку. В темных глазах девочки светилась жестокость. Она вскинула голову; ракушки улиток, связанные в свободную сетку на ее волосах, негромко застучали.

— Он мой брат, — сказала она. — Я ждала его всю жизнь. Ты должна дать мне ухаживать за ним.

Таллис попробовала улыбнуться, но из-за жестокости Мортен лицо одеревенело.

— Я провела с ним всю жизнь. — просто сказала она. —Я не отдам его вот так легко.

Мортен фыркнула, как дикая кошка, повернулась и побежала через терновник. Таллис отправилась следом, мельком взглянув на огромные деревянные статуи; их гротескные лица глядели на нее, некоторые участливо, другие насмешливо. А Синисало — ребенок в земле — поглядывал злобно.

Они прошли через ворота поселения, поплутали между новых шкур, растянутых на рамах, и, согнувшись, вошли в длинный дом. Мортен осталась у двери. Через царивший внутри полумрак Таллис увидела Скатаха, скорчившегося около соломенного матраса, его рука поддерживала голову старика. Тусклый свет отражался в глазах Уин-райятука; он глядел на сына и слушал его тихие слова.

Таллис бесшумно прошла по дому, села на грубые маты за спиной охотника, обняла свои колени и стала слушать.

Скатах рассказывал о своем первом путешествии через лес.

— ... Ты был прав, Джагутин всегда призывают, рано или поздно. Но призывают по-разному. Некоторое время я скакал с одной группой, которую призвала старуха, охраняемая гигантскими псами. Она вышла из центра земли, окруженная черными собаками. Но Джагутин, ставших моими близкими друзьями, призвали ночью, при свете полной луны. К ним подлетел ночной дух, призрак. Он спустился через ветви деревьев, и из из тела каждого охотника вылетел такой же дух. Странное и ужасное зрелище: души моих друзей покидают тела, потом сами тела встают и бегут в ночной лес, преследуя свои души.

Послышался слабый хриплый голос Уинн-Джонса.

— Они соединятся... тело и душа... в месте великой битвы... там они выполнят свой долг… все легенды о поисках похожи на эту... главное в них — найти внутреннее я...

Скатах заставил старика замолчать, хотя тот пытался поддержать поток слов.

— Я потерял их всех. Всех моих друзей. Последним был Дженвал, несколько сезонов назад. Таллис горевала по нему больше, чем по любому из них. Похоже он сопротивлялся призванию, из-за любви к Таллис. Между ними было особое чувство.

Таллис заледенела. Она закрыла глаза и лицо руками, сердце стучало. Что знает Скатах, что он видел ? Ее захлестнули страх и почти невыносимое воспоминание о потере; она опять увидела, как тело Дженвала сражается с лесом и насаживает себя на острый сук, как если бы это могло уберечь его от расставания с душой.

Пустой сломанный труп прошел мимо Таллис, идя прямо через огонь; призрак кружился над полупрозрачным образом воина и волок его через листву, хотя душа Дженвала стремилась обратно в лесной лагерь.

Только железная хватка Скатаха помешала Таллис последовать за Дженвалом в лес, попытаться привести его назад. Не произнося ни одного слова, она сопротивлялась Скатаху, пыталась вырваться.

— Он ушел, — прошептал Скатах. — Мы потеряли его...

«Моя потеря больше, чем ты думаешь, — тогда горько подумала Таллис, — но это знание я сохраню для себя».

И только сейчас, в длинном доме, она сообразила, что Скатах полностью понимал ту особую боль, которую она чувствовала.

— Мне было больно терять их всех, — продолжал Скатах. — Трое из них, Дженвал, Курундолок и Гвиллос, были со мной, когда я проник в запретный мир и нашел в руинах святыню.

— Оук Лодж, — выдохнул Уинн-Джонс, и повторил имя, как если бы смаковал название места, которое он когда-то хорошо знал. — Ты сказал руины. Значит там никто не живет...

— Заросшие лесом. Деревья вошли во все части дома. И лес никогда не выйдет оттуда. Но я нашел дневник. Я прочитал его, как ты и просил, хотя из-за дождя часть магии расплылась. Было трудно понять символы. Сбивало с толку.

— Там говорилось что-нибудь о моем уходе... в лес?

Скатах кивнул.

— Да. Там написано, что ты обнаружил оолериннен. И тобой завладела мысль открыть ворота в сердце леса. Потом, в один прекрасный день, ты вернулся, пахнувший снегом и очень замерзший. Неделю спустя ты ушел в мир зимы и больше не возвращался.

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Потом Уинн-Джонс слабо вздохнул. Он рассеянно поглядел внутрь дома. Таллис слегка наклонилась вперед, чтобы увидеть его, но он ее не заметил.

— Я проник внутрь, — прошептал он, — к собственному изумлению. Это была зона дуб- боярышник, рядом со Святилищем Лошади. Мы очень тщательно исследовали эту зону, и составили карту лей-матрицы. Дуб и боярышник всегда порождают могущественные зоны генезиса, а дуб-боярышник — основная зона для мифаго из очень древних времен. Многие из них больше животные, чем люди. Но для меня оолериннен стал ловушкой. Я прошел по нему и не смог вернуться...

Скатах опять заставил отца замолчать, поднеся к его губам кувшин с холодной водой, чтобы тот мог напиться. Уинн-Джонс вздохнул и его рука, схватив запястье сына, задрожала как нелетающая птица, неожиданно нашедшая новый, более надежный насест на сильной руке.

— А как Хаксли? Что с моим другом, Джорджем? Что со старым магом?

— Его жена умерла. Он создал мифаго девушки и влюбился в нее. Его старший сын пришел домой с великой войны...