Кен Лю - Бумажный зверинец (сборник рассказов)

Я подвинул стул к парте, за которой сидели Бобби и его приятель Эрик.

— Почему? — спросил я.

Между мальчиками поле, расчерченное 19 горизонтальными и 19 вертикальными линиями. Несколько чёрных и белых камней уже стоят на пересечениях линий.

Раз в две недели у меня бывает свободный день, и вместо наблюдений за состоянием солнечного паруса я прихожу сюда, чтобы рассказывать детям что‑нибудь о Японии. Иногда, делая это, я чувствую себя глуповато. Как же я могу рассказывать детям о Японии, если у меня самого остались о ней только смутные детские воспоминания?

Но у меня нет выбора. Все техники‑неамериканцы вроде меня чувствуют себя обязанными участвовать в школьной программе обогащения культуры и передать детям всё, что мы знаем.

— Все камни одинаковые, — объясняет Бобби, — и они не двигаются. Они такие скучные.

— А какая игра тебе нравятся? — спрашиваю я.

— «Защитник астероида»! — отвечает Эрик. — Замечательная игра. Ты должен спасти мир.

— Я имею в виду не компьютерные игры.

Бобби пожимает плечами. Потом не очень уверенно говорит:

— Думаю, шахматы. Мне нравится ферзь. Он сильный и отличается от остальных. Настоящий герой.

— Но шахматы — игра мелких стычек, — отвечаю я. — А го даёт больше возможностей. Здесь разыгрываются настоящие сражения.

— Но в го нет героев, — настаивает Бобби.

Я не знаю, что ответить ему…

…В Кагосиме не было мест, чтобы остановиться, и все спали вдоль дороги в космопорт. На горизонте виднелись огромные серебряные спасательные космические корабли, сияющие на солнце.

Папа объяснил мне, что куски, которые отломились от Молота, летят на Марс и на Луну, поэтому этим кораблям придётся отвезти нас дальше, в глубокий космос, где безопасно.

— Я хотел бы сидеть у окна, — говорю я, представляя, как мимо будут проноситься звёзды.

— Тебе стоит оставить места у окон для тех, кто младше, — отвечает папа. — Помнишь: мы все должны жертвовать своими интересами, чтобы жить вместе.

Мы сделали стенки из чемоданов, а сверху набросили на них простынки. Эти укрытия спасали от солнца и ветра. Каждый день приходили правительственные инспектора, проверяли, всё ли нормально и распределяли припасы.

— Потерпите, — говорили они. — Мы понимаем, что всё движется медленно, но мы делаем всё, что в наших силах. Места будут для всех.

И мы терпели. Некоторые женщины стали днём организовывать занятия с детьми, а мужчины составили очередь так, чтобы первыми на космолёты попали семьи с пожилыми родственниками и маленькими детьми.

Мы ждали четыре дня, и обещания чиновников начали звучать уже не так обнадёживающе. Среди людей поползли слухи.

— С космическими кораблями что‑то не так.

— Их строители обманули правительство, сказали, что корабли готовы, а на самом деле — нет. И теперь премьер‑министр не знает, как сказать правду.

— А я слышал, что там всего один космолёт, и только несколько сотен самых важных людей получат места. Все остальные корабли — просто муляжи для видимости.

— Они надеются, что американцы поменяют своё решение и построят больше космолётов для других стран, вроде нашей.

Мама подходила к папе и что‑то шептала ему на ухо.

Папа качал головой и останавливал её:

— Не повторяй такие вещи.

— Но ради Хирото…

— Нет! — я никогда не слышал, чтобы папа говорил с такой злостью. Он помолчал, чтобы успокоиться, и продолжил: — Мы должны верить премьер‑министру и силам самообороны.

Мама выглядела несчастной. Я подошёл и взял её за руку.

— Мне не страшно, — сказал я.

— И это правильно, — одобрил папа, в его голосе чувствовалось облегчение. — Нечего бояться.

Он поднял меня на руки — это меня немного смутило, ведь папа не делал так с тех пор, как я был совсем маленький, — и показал на тысячи и тысячи людей, которые теснились везде, где только мог видеть глаз.

— Посмотри, как нас здесь много, — уверенно говорил папа. — Старики, женщины, мужчины, дети. Тот, кто распространяет панику и сеет слухи в таком скопище людей, поступает эгоистично и очень неправильно. И в итоге многие могут пострадать. Мы должны помнить наше место и понимать, что мы видим только маленький фрагмент большой картины…

…Мы с Минди занимаемся любовью неспеша. Мне нравится вдыхать запах её тёмных густых кудрей, они щекочут нос, как свежая морская соль.

Потом мы лежим бок о бок и смотрим на экран на моём потолке.

Я снова и снова смотрю видео‑ролик с уменьшающимся Солнцем. Минди работает в навигационной команде и специально для меня записывает видео в высоком разрешении.

Мне нравится представлять, что над нами стеклянная крыша, и мы лежим под звёздами. Я знаю, что у некоторых на экранах выставлены фотографии и ролики со старой Земли, но они меня всегда так печалят…

— Как сказать «звезда» по‑японски? — спрашивает Минди.

— «Хоси».

— А как сказать «гость»?

— «Окякусан».

— Значит, мы «хоси окякусан»? Звёздные гости?

— Нет, немного по‑другому, — отвечаю я.

Минди — певица, и ей нравится, как звучат другие языки. Как‑то она мне сказала: «Трудно услышать музыку за словами, когда ты думаешь об их значении».

Первый язык Минди — испанский, но она помнит из него даже меньше, чем я из японского. Часто она просит меня говорить японские слова и вплетает их в свои песни.

Я пытаюсь сложить для неё слова в стихи, но по‑моему у меня не очень получается. «Вареваре ха, зоси но айда ни каику ни ките». То есть: «Мы пришли, чтобы стать гостями средь звёзд».

Я вспоминаю: «Есть тысячи способов, чтобы сказать что‑то, — обычно приговаривал папа. — И каждый подходит именно для своего случая».

Он учил меня, что наш язык полон нюансов и гибкого изящества, каждое предложение которого — поэма. Как сталь японских мечей, этот язык складывается из слоёв, и несказанные слова важны не менее, чем сказанные, контекст внутри контекста и смысл внутри смысла.

Хотел бы я, чтобы папа был рядом, и я мог спросить его, как сказать «Я потерял тебя» так, чтобы это соответствовало ситуации, когда тебе 25 лет, и ты — последний выживший из нации.

— Моя сестра, — говорит Минди, — обожала японские комиксы. Мангу.

Минди, как и я, — сирота. Это одна из тех вещей, которые притягивают нас друг к другу.

— Ты много помнишь о ней? — спрашиваю я.

— Нет. Мне было всего пять или около того, когда я попала сюда. А перед этим я помню только стрельбу, и как мы прятались в темноте, бежали, плакали и воровали еду. Она всегда пыталась успокоить меня, читая книги с мангой. И потом…

Я думаю: только один ролик я посмотрел всего раз. С высокой орбиты, на которой мы тогда находились, Земля, казалось, на какой‑то момент вздрогнула от удара астероида, а затем бесшумные волны разрушения медленно расползлись и охватили всю планету…