Олег Рой - Числа зверя и человека

Полицейские Корпорации с опаской входили в темные узкие коридоры катакомб, совершенно, казалось, необитаемые. Под ногами хлюпала грязь, стены густо поросли мхом, отовсюду тянуло сквозняками. Словом, никаких следов человеческого присутствия. Но приборы отчетливо показывали, что мы были совсем рядом с источником контризлучения. Они где-то здесь. Надо только найти. Всего-навсего.

Мы долго бродили по темным коридорам, метр за метром обследуя сырые скользкие стены. Все было тщетно. Я уже хотела отложить продолжение поисков на завтра, но тут раздался торжествующий вопль одного из полицейских.

Дверь.

Тайная, хорошо замаскированная, но – дверь. Даже не каменная плита, прикрывающая жерло какой-нибудь заброшенной горной выработки.

И они думали спрятаться за этой дверью? Ну что за наивные щенки?

Пара зарядов, маленький, аккуратный взрыв – и готово.

– Сдавайтесь! Бросьте оружие на пол и отойдите от него на три шага! Сопротивление бесполезно! – заорал командир, первым врываясь с автоматом на изготовку в ярко освещенную комнату. Остальные, гремя оружием и толкаясь, следовали за ним.

Я ждала, что сейчас начнется стрельба, загремят взрывы, но изнутри не доносилось ни звука. Ну, почти ни звука, лишь какие-то невнятные шорохи. Неужели Алекс и все его подельники успели сбежать? Но кто же тогда замкнул дверь?

Я поспешила войти…

Мои солдаты стояли, безвольно опустив оружие, а перед ними…

Перед ними стояли две очень похожие молодые женщины – обе заметно беременные! Беременные!

Это была первая мысль.

Во вторую секунду я поняла, что одна из этих женщин – ускользнувшая из моих рук Мария.

Они же погибли! – кричало мое подсознание. – Их же нет в живых! Они разлетелись на молекулы! Обгоревшие обломки вертолета расшвыряло во все стороны, но взрыв был настолько силен, что от Ойгена не осталось ничего, кроме части протеза.

Но глаза мои упрямо говорили совершенно другое.

По обе стороны от неразличимо похожих (и беременных!) женщин стояли, обнимая их, Макс и Феликс. А за ними, улыбаясь, стоял Алекс. Постаревший, ссутулившийся, но торжествующий.

Алекс откашлялся и начал, словно продолжал хорошо подготовленную лекцию:

– Сигнал, который заставляет женщин отторгать мужские половые клетки и уже оплодотворенные зиготы, распространяется по каналам мобильной связи, – сказал он. – Ретрансляторы мобильной связи, как известно, стоят по всему миру, кроме полюсов, глухих районов сибирской тайги и горного государства Непал в Тибете. Там, где ретрансляторов нет, женщины зачинают и благополучно вынашивают детей, но, по понятным причинам, эта информация засекречена. Корпорация строго следит, чтобы эти сведения не просочились в прессу.

Здесь мы создали генератор, подавляющий сигнал на определенном участке земной поверхности. Конкретно – на этом острове. Результат вы видите сами, – Алекс указал на заметно округлившиеся животики Риты и Марии. – Мужчины, у каждого из вас есть близкие женщины – жены, невесты, сестры, матери, дочери. Вы хотите, чтобы они рожали детей? Или предпочитаете, чтобы они отдавали свои руки-ноги в жертву маниакальной задумке Льва Ройзельмана? Сигнал, препятствующий беременности и насильственно прерывающий ее, распространяет именно он. Комета была нужна только для отвода глаз, чтобы списать на нее все, что произойдет – произошло – после ее появления.

– Да что вы стоите! Не слушайте его! Он врет, врет… – заорала я. – Хватайте их! Выполняйте приказ!

– У меня жена в тот день умерла от выкидыша, – глухо сказал командир, опуская ствол автомата.

– А моя теперь ходит с протезом вместо руки, – сказал другой солдат, тяжело глядя на меня. – Мы еще за него и кучу деньжищ отвалили. Да я тебя сейчас сам убью!

Солдаты сбились в кучу, беспорядочно галдя. Некоторые швырнули автоматы на пол.

– Вы не мужчины! – Мой мир рушился, рушился, и во всем был виноват только этот ублюдок Алекс! Я бросилась к одному из автоматов, валяющихся на полу, и схватила его…

Боже, до чего же он оказался тяжелым и неудобным! Я вскинула ствол, одновременно нажимая спусковой крючок, но отдача отшвырнула меня к стене и буквально вырвала у меня из рук оружие. Я даже не знаю, куда попали пули, зато точно видела, куда они не попали. Точнее, в кого.

Ни в кого они не попали.

А потом меня скрутили мои же подчиненные. И мне было наплевать на их грубость, на брань, на удары. Все кончилось! Больше ничего не будет. И мой обожаемый дьявол потерпит поражение, и будет низвергнут с наших сияющих небес.

Я выла, как воют раненые звери.

И милосердная смерть не спешила за мною.

01.08.2043.

Усадьба Алекса. Феликс

Это было бы вполне обычное утро, если бы не два обстоятельства.

Во-первых, сегодня завершался судебный процесс над Львом Ройзельманом. Никто не сомневался: долго совещаться присяжные не станут. И уж тем более ни у кого не было никаких сомнений в окончательном вердикте. Но последнее слово всепланетного преступника – о да, его ждали почти с жадностью. На процессе он все больше отмалчивался, ну да, впрочем, в показаниях «всемирного убийцы» (как сразу окрестили его СМИ) особой нужды не было, доказательной базы хватило бы на сотню смертных приговоров. Но что он скажет? Станет оправдываться? Заявит, что он – спаситель, а не убийца человечества? Станет упирать на свой гигантский (и это не преувеличение) вклад в науку и еще более перспективные возможности (в переводе на человеческий: не убивайте, я еще пригожусь)? Рассмеется презрительно? Впрочем, отказавшись от адвоката, от последнего слова Ройзельман отказываться вроде бы не собирался. Так что сегодня мир опять ждал.

А во-вторых, сегодня мне исполнилось двадцать семь лет. Событие, может, и не столь значимое, как процесс над всемирным убийцей, но лично для меня – и всех моих близких (да, близких, а ведь совсем недавно я был уверен практически в полном своем одиночестве) – оно ничуть не менее, а может, и более важно. По сему случаю в усадьбе Алекса, куда мы вернулись, ожидались гости.

Причесываясь после душа, я не мог отделаться от стойкого ощущения déjà vu [24]. Сегодня, как и одиннадцать месяцев назад, за праздничным столом усадьбы будут присутствовать две семейные пары. И обе женщины беременны на очень и очень позднем сроке. Только теперь это будет семья Макса и моя.

А тогда, на юбилее Алекса… Я вспомнил стремительные пальцы Вероники над рояльными клавишами. Вспомнил едкую иронию Германа. Нежную улыбку Веры, рассеянный взгляд Валентина… Никого не осталось. Жива только Вероника, но и это – чистая формальность. Узнав о том, какую роль в деяниях Корпорации играла ее подруга Эдит, Вероника даже не могла спрятаться за спасительным «это все вранье». Кем-кем, а дурочкой она никогда не была. Очень может быть даже, что в ней пробудилось чувство собственной вины. Во всяком случае, не оправившись толком от двухнедельной нервной горячки, она стремительно (так же, как играла) решила отказаться от мира и постриглась в монахини. Изредка она играет на органе, и тогда в собор собирается чуть не весь город. Алекс, укрывшись от любопытных взглядов где-нибудь за колонной, слушает ее игру, прикрыв глаза и, по-моему, ему кажется, что он опять слышит хор, в котором поет его Виктория.