Сергей Снегов - Экспедиция в иномир (сборник)

Жак не принимал участия в разговоре. Он сидел на диване, поджав под себя ноги, — тысячи раз мы трое пытались проделать то же самое, ни один не выдерживал больше минуты, а Жак клянется, что это самая удобная поза, — и только переводил большие, выпуклые, темные, очень добрые глаза с одного на другого. Я попросил его высказаться. Он горестно вздохнул, запустил обе руки в волосы и яростно встормошил кудри. Жак очень смешон, когда пытается что-либо связно изложить. Он с усилием промямлил:

— Конечно, все мы понимаем… Но с другой точки зрения… Просто не знаю, как подойти…

— Постарайся подойти членораздельной речью.

Он с укором посмотрел на меня. Ему не нравится, что я всегда посмеиваюсь. Обо мне говорят, что ради красного словца не пожалею ни матери, ни отца. А его, Жака, томят грустные мысли и гнетут печальные предчувствия. Мало-помалу в его речи проклюнулась мысль.

— Нефундаментальность геометрических координат, инвариантность физических полей… Важно, не спорю. Но вот этот дурачок… Вдруг и вправду живой? Напал, вы оборонялись, он погибает… Значит, нападение и защита? Свары? Ссоры? А если и войны? И нам вмешиваться в их распри? На чужом пиру да похмелье? Пожалуйста, не смейся, Полинг! Вопрос такой трудности… Голова пухнет!

Вопрос не казался мне таким уж трудным.

— Мы разведчики, а не воины, Жак. Лишь жестокая необходимость может заставить нас вмешаться в местные распри. Не уверен, повторяю, что мы были объектами осмысленного нападения. Нужно еще доказать, что Люцифер или радиал — нечто живое, а не нормальное в этом мире физическое явление.

Жака мой ответ удовлетворил, Артур задумался. Я спросил у него:

— Ты, кажется, не согласен?

— Я думаю о другом, Казимеж.

— О чем же?

— Мне кажется, этот мир устроен не по Аристотелю.

— Не по Аристотелю? Как это надо понимать?

Он ответил почти надменно:

— Не знаю. Сам не понимаю.

Уверен, что признание в непонимании он считал в тот момент вполне достаточным объяснением загадки!

Недоумения у нас, естественно, были. И поводов для удивления хватало. Но, оглядываясь сегодня назад, я понимаю, что у меня было и еще одно чувство: разочарование. Каждому еще на школьной скамье столько говорят, что основные физические свойства нашего мира определяются его восьмимерностью, а в мирах иных измерений физика неизбежно иная, что невольно ждешь от таких миров чего-то сногсшибательного, чего-то за гранью реально допустимого. Помню, как тому же нашему профессору Антонио Дирборн-Курдаб-оглы я на выпускном экзамене, где среди прочих мне выпал и вопрос о четырехмерном мире, прямо брякнул: «Это мир привидений!». И деловито разъяснил, что раз все тела имеют там геометрические размеры и движутся во времени, а масса и энергия свойства не фундаментальные, то они хоть и пространственны, но бестелесны, не могут воздействовать одно на другое, их нельзя увидеть, пощупать — в общем, нормальные призраки. И профессор одобрительно кивал головой, только добавил, что у меня одна, впрочем, простительная ошибка: он недавно провел обширный математический анализ знаменитых призраков древней литературы — тени отца Гамлета, тени пророка Самуила, вызванного из гроба какой-то волшебницей, Кентервильского привидения, некоей Пиковой дамы и еще с десятка других, менее знаменитых, — и точно установил, что все эти прославленные привидения имели высокий процент вещественности и могли существовать только в мире шести измерений. Таким образом, в четырехмерном мире нормальные привидения невозможны, этот мир сам гораздо призрачней любого призрака. «И я не уверен, что такой мир способен к реальному физическому существованию, хотя логически он непротиворечив и математически возможен, и во всех учебниках его реальность постулируется, так что со спокойной совестью ставлю вам пятерку по физике космоса и сопряженных миров». И профессор размашисто начертал свою фамилию в моем дипломе.

Выше я говорил, что испытывал удовлетворение, а сейчас твержу о разочаровании. Противоречия тут нет. Я был капитаном трансмирового корабля и не мог не радоваться, что мы избежали катастрофы при вторжении в дзета-пространство и что с первого выхода обнаружили много диковинного. Но одно — удовлетворение практика, другое — любопытство путешественника. Артур Хирота, штатный мыслитель нашей экспедиции, буркнул, что дзета-мир сконструирован не по Аристотелю, и, удовлетворенный своим непонятным открытием, спокойно заснул после ужина. На лице его утром не виднелось и следа бессонных дум. Как командир приветствую такое спокойствие, как восьмимерный зритель двенадцатимерных чудес — жду иного. Думаю, если бы мы, выйдя наружу, очутились в эпицентре адского пекла, в чем-то невероятном, невозможном, непредставимо ужасном, чудовищно опасном и только мощная защита генераторов «Пегаса» спасла бы нас от испепеления, расчленения, растворения, двенадцатимерного разлета, молекулярного распада, то сама опасность пребывания в новом мире, показывающая его непохожесть на наш, придавала бы особую ценность изучению его природы.

Впрочем, с друзьями я не поделился своими чувствами. Терпеть не могу укоров, а они, уверен, были бы немедленно высказаны. С меня хватит славы «испытателя бездн, покорителя пекла», как поется в песенке «Астронавигаторы Вселенной». Почему-то всем воображается, что я ощущаю наслаждение от стояния «бездны мрачной на краю». И когда я уверяю, что у меня кружится голова, если приближаюсь к любому провалу, темные просторы космоса внушают мне почти физическое недомогание, а приближаюсь я к провалам и почти всю жизнь провожу в дальнем космосе лишь потому, что такова моя прозаическая профессия — первому изведывать неизведанное, — все убеждены, что я становлюсь в позу. Правда часто неправдоподобна — это знают все, а когда я говорю о себе правду, посмеиваются: «Ох этот Казимеж, ради красного словца не пощадит ни мать, ни отца!». Могу представить себе, с каким ледяным высокомерием процедил бы сквозь зубы Артур: «Пожалуйста, без выискивания ужасов, дорогой Полинг!» — скажи я ему, чего ожидал от первого выхода в дзета-мир.

Итак, подводя итоги первому дню, я высказал удовлетворение: и много нового обнаружено, и серьезных опасностей не повстречалось, и ротонная связь с «Пегасом» в двенадцатимерном мире столь же надежна, как и в нашем восьмимерном. Из последнего факта я сделал практический вывод:

— Автоматы сами обеспечивали связь, Жак ни к одному не прикасался. Он вполне мог бы быть с нами. Завтра пойдем вчетвером.

На перелете к куполу Николай высказал опасение, что купола больше не будет. В диковинном сооружении заключена необузданная оптическая иллюзия. Что нам однажды примерещилось, вторично не повторится.