Игорь Бунич - Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

Открылись замаскированные тяжёлыми портьерами двери, и все с шумом стали покидать зал. Кто-то замешкался, но последовало объявление по трансляции: “Просьба всем покинуть зал. Побыстрее, товарищи. В зале будет проходить закрытое заседание президиума!” Какие-то молодцы в будёновках вытащили за руки и за ноги тех, кем овладела паника во время клеветнической истерии, направленной против меня. Я, было, тоже хотел смыться в банкетный зал, так как, откровенно говоря, успел здорово проголодаться, но адвокат попросил меня задержаться ещё на несколько минут.

Тут я вспомнил о сайке, которую купил утром в булочной, и понял, что она пропала вместе с авоськой. Жаловаться было некому. Скорее всего, я сам её оставил в машине, когда пересаживался из чекистской “Волги” в американский вертолёт.

Между тем Андропов, Цвигун и Чебриков окружили главного докладчика и стали что-то возбуждённо ему доказывать, на что тот, заложив обе руки за спину, отвечал: “Вздор! Вздор! Всё вздор!”.

“Извините, — сказал мне адвокат, — посидите пока здесь. Я должен участвовать в беседе, поскольку мой клиент не всегда отвечает за свои слова, а тем более — поступки. В этом, собственно, вся суть вопроса. Ещё в старые времена группа ведущих швейцарских психиатров сделала официальное заключение о его полной невменяемости. Вам хорошо известно, к чему это привело. Однако почему-то никто не принял во внимание огромное состояние моего клиента и не учредил опеку над собственностью, ограничившись только его изоляцией. Только Соединённые Штаты через посредство нескольких ведущих банков догадались сделать это вовремя. И в настоящее время, то есть, я хотел сказать — буквально до настоящего времени, Москва пытается оспорить юридическую безукоризненность учреждённой опеки, основываясь опять же на полной невменяемости моего клиента. Но это нонсенс.

Адвокат посмотрел на Андропова и генералов, окруживших его клиента, и торопливо проговорил: “Простите. Кажется, мне пора. Оставайтесь на своём месте!”

Схватив папку с какими-то бумагами, адвокат поспешил на выручку. Он это сделал вовремя, поскольку обстановка на “закрытом совещании президиума” явно накалялась. Оттопыренные уши Андропова были красными, как варёные раки. Цвигун и Чебриков размахивали руками и брызгали слюной, а клиент моего знакомого адвоката, который был почти на голову ниже их всех, стоял невозмутимо, заложив большие пальцы рук за ремни портупеи своего американского мундира. В тот момент, когда к ним присоединился адвокат, я стал прислушиваться к обрывкам долетавших до меня фраз:

“Всё это вздор! Откуда взялись эти пять процентов?”

“Не пять процентов, извините, а семь!”

“Хорошо. Семь процентов. Откуда они взялись, я вас спрашиваю?”

“Но сами взгляните на документы!”

“Вздор! И не суйте мне эти бумажки. В них вздор и инсинуации!”

“Успокойтесь! Что значит, вздор? Посмотрите и убедитесь!”

“Не желаю смотреть! Это чистейшей воды мошенничество, батенька!”

“Мошенничество? А валенки?"

“Какие ещё валенки?"

“Как какие? Вот — восемь пар. Из расчёта одна пара на два года!”

“Не было никаких валенок!”

“Как вы можете такое утверждать, когда есть живой свидетель?”

И тут все стали показывать пальцами на меня. В этот момент клиент левой рукой влепил генералу Чебрикову по физиономии и заорал: “Расстреляю!”

Правой рукой он хотел сделать то же самое с Цвигуном, но тот вовремя отпрыгнул.

“Господа, господа! — заверещал адвокат, — напоминаю вам, что мой клиент не несёт никакой юридической ответственности за свои поступки. Кроме того, он гражданин США, и всё это может привести к прискорбным последствиям…”

Генерал Чебриков, держась за щёку, подошёл ко мне и спросил:

“Василий Лукич, вы выписывали валенки на зону со складов ОСОАВИАХИМа или получили их из фондов стахановского движения?”

“Никак нет, — ответил я, — мы получали унты со складов полярной авиации.”

“Вот видите, — завопил клиент, — что я вам говорил? Вот вам ваш живой свидетель! Что вы теперь скажете? Какие валенки вы ещё на меня повесите?”

“Господа, — объявил адвокат, — налицо чудовищное нарушение союзного договора. Я хочу официально предупредить вас от имени страны, осуществляющей опеку, что мой клиент в качестве владельца контрольного пакета акций имеет вполне законное право расторгнуть Договор от 30 декабря 1922 года, объявив его юридически ничтожным…”

“Разгоню всех к чёртовой матери! — пообещал клиент, — если ещё раз смухлюете или в срок не перечислите.”

Тут Андропов побагровел так, что мне показалось — сейчас его хватит удар. Лицо его исказилось и он начал орать на Цвигуна и Чебрикова:

“Я говорил вам, что этим кончится! Почему не расстреляли, когда был приказ? Почему врали в донесениях, что приказ выполнен? Видите, что теперь получается? Где нам взять деньги? Я вопрос о вас поставлю на Политбюро!”

Чебриков молчал, держась за щёку, а Цвигун плаксивым голосом начал было оправдываться:

“Мы-то тут причём, Юрий Владимирович, если в личном деле были все документы о приведении в исполнение? Разве с нас за это спрашивать? С Ежова надо спрашивать.”

“С Ежова? — забрызгал слюной Андропов, — Ежов давно расстрелян, к вашему сведению.”

“Тогда с Меркулова, — не сдавался Цвигун, — ему было приказано!”

“Меркулов тоже расстрелян, — проорал Андропов, — и Абакумов расстрелян и товарищ Берия расстрелян. А этот жив!”

“Я вечно буду жить, — ответил клиент, — или вам это неизвестно?"

“Не о вас речь, — раздражённо ответил Андропов, — а о нём.”

И указал на меня. Я молча следил за перебранкой. “А в чём дело?” — полюбопытствовал клиент.

“А разве не он настучал?” — спросил я.

“Выбирайте выражения, любезный! Что значит настучал? Настучать должны были вы! Вам пахгия доверила ответственнейший пост. Для чего я вас спгашиваю? Чтобы кто-то стучал за вас? Или чтобы вы сами стучали, извините за откровенность? Кто мне должен был представить баланс? Он или вы? Я к вам обгащаюсь, товагищ. Или вам что-нибудь непонятно?”

“Так денег же нет,” — выдавил из себя пунцовокрасный Андропов.

“Это меня не касается, — продолжал клиент, — это ваши проблемы. Что значит нет денег. А куда они, разрешите узнать, девались? А? А вы пошарьте по подвалам дач перерожденцев и, уверяю вас, мигом наберёте требуемую сумму. А если не наберёте, я договор двадцать второго года аннулирую, и живите, как хотите! Вы вообще Маркса читали? Только не говорите, что читали. Если бы читали, то знали, как у Маркса сказано: “Взять всё!” Именно так: брать, брать, брать!”

“Но Леонид Ильич считает”… — начал было объяснять Андропов.

“Господин Брежнев, — напомнил адвокат, — не имеет права финансовой подписи. А поэтому ссылки на него неуместны.”