Антон Платов - Гнездо Феникса

Клавдия Сергеевна оказалась совсем не похожей на тот образ «корпоративной бабушки», который успел сложиться у Саньки и которого он, честно говоря, немного побаивался. Это была невысокая, сухонькая (но не худая) пожилая женщина с очень живым лицом, с веселыми морщинками у глаз и с пуком пегих волос на затылке. Она с искренним удовольствием приветствовала Саньку, не забыв упомянуть, что «Славочка много о вас говорил», и Санька вместе со Славой отправились на кухню разгружать принесенные пакеты.

Когда они возвратились в зал, разговор, видимо, вернулся к той теме, на которой был прерван при их появлении. Собственно, говорил полноватый мужчина с ранними залысинами; Санька уже забыл, как его представили.

Мужчина рассказывал о работе какого-то благотворительного общества по охране детства, сотрудником которого, похоже, и являлся. Клавдия Сергеевна чуть рассеянно кивала, словно бы думая о другом. В дальнем углу гостиной двое ребят из лаборатории тихо обсуждали что-то свое. Санька сразу отключился от «речи» благотворителя и сидел, незаметно рассматривая гостей, привыкая и «вчувствываясь» в собравшееся общество.

Однако не прошло и пары минут, как говоривший, голос которого стал чуть громче и чуть агрессивнее, снова привлек его внимание.

– Но хуже всего, когда такое интеллектуальное «зомбирование» детей идет исподволь, когда оно завуалировано, – вещал мужчина. – Вот буквально вчера по ТВ показывали старый детский фильм. Сказка, казалось бы, но вы вслушайтесь, что говорит главный герой в диалоге с Кощеем Бессмертным: «Не побоюсь умереть за землю Русскую! Сложивший голову за правое дело – бессмертен!»

– И что же… – начала было Клавдия, но закончить вопрос не смогла.

– Вы ведь понимаете, какую именно установку закладывают такие вот, с позволения сказать, сказки в подсознание ребенка, еще не умеющего различать фальшь. Заранее, еще до того, как человек войдет во взрослую жизнь, его приучают к мысли, что его жизнь, его личность не имеют ценности перед лицом его страны. Немудрено. Ведь этот и ему подобные фильмы снимались еще в советское время, когда такая промывка мозгов была необходима для поддержания тоталитарной системы, – он перевел дух. – Не говоря уже о том, что нормальные люди вообще так не разговаривают.

– Ну почему же? – совсем негромко, но очень отчетливо в повисшей вдруг тишине сказал молодой человек, стоявший у окна рядом со Славой. – Я, например, так разговариваю.

– Это Семецкий, – неожиданно шепнул Саньке Женечка, непонятно как оказавшийся рядом, – зам. вице-президента по развитию РАКК и куратор нашей лаборатории.

До Саньки вдруг дошло, кто именно, кроме государства, финансирует их исследования.

Специалист по охране детства на реплику Семецкого внимания не обратил, только вяло махнул рукой, мол, ладно вам. «Зря», – подумал Санька. Одного примерно возраста со Славой, стройный, подтянутый, в отлично сидящем костюме, с холеным и хищным лицом, Семецкий выглядел… опасным. От него веяло уверенностью. Не искусственной самоуверенностью, но именно абсолютной верой в себя, обретаемой через обладание настоящей силой.

– Политика – совсем не мое дело, – продолжал тем временем мужчина, – но даже мне ясно, что в России все еще существуют силы, стремящиеся не допустить формирования полноценной демократии по прогрессивному американскому образцу. И первыми под удар попадают, конечно же, дети, из которых готовят покорную диктатуре массу, следуя старым советским рецептам. Вы не представляете, например, насколько сейчас разрослись новые пионерские организации. Конечно, новые пионеры никак не связаны ни с марксизмом, ни с политикой вообще, и тем не менее…

– Господи, Миша, ну пионеры-то чем вам помешали? – удивилась Клавдия. – Наоборот ведь, люди с детьми работают, им помогать надо.

– Не понимать, что пионерские организации и прочие всяческие скауты – это идеологическое издевательство над детьми, могут только люди, сами еще не очистившиеся от скверны советской идеологии! Да вы хоть песни их послушайте.

Вероятно, наступившая тишина была настолько громкой, что ее услышал даже сам говорящий. Кто-то посмотрел на Клавдию, кто-то, наоборот, отвел глаза. А сама Клавдия растерялась… Наверное, этот Миша совершенно не хотел ее обидеть, просто не замечал ничего, кроме собственного пафоса.

– И что же вам не нравится в пионерских песнях, молодой человек? – голос Семецкого прозвучал совершенно спокойно, только лицо, казалось, чуть заострилось и приняло выражение холодной и едва заметно надменной вежливости. И это «молодой человек» прозвучало в его устах совершенно естественно, хотя он был моложе Миши лет на десять.

«Убьет», – понял Санька, и от этого почему-то стало весело и легко.

– Вот, например, «Орленок, орленок, взлети выше солнца!» – мелодично процитировал Семецкий. – Чем вам не нравится эта песня? И чем не девиз для растущего маленького человека?

– Все мы знаем, чем закончился полет Икара, – попытался отшутиться мужчина.

Семецкий легко пожал плечами, артистично приподнял бровь:

– Когда же это гибель одного человека, «желающего странного», останавливала идущих следом? Напротив. Это только для не умеющих мечтать миф об Икаре служит пугалом.

Кажется, Миша понял-таки, что на него нападают всерьез.

– Впервые вижу бизнесмена, который говорит о мечтах, – ощерился он.

– Мальчики, мальчики… – забеспокоилась Клавдия.

– Вот как? – бровь Семецкого поднялась еще выше. – По-вашему, мечтать о чем-то большом и уметь хорошо работать – две вещи несовместные?

– Не знаю, – почти огрызнулся мужчина. – Но обладай я такими средствами, какие находятся в вашем распоряжении, я уж точно нашел бы им более достойное применение, чем строить никому не нужные ракеты.

– Какое же, например? – Саньке показалось, что из-под спокойного аристократического лица Семецкого проявляется волчий оскал.

– Знаете, сколько в России бомжей, лишенных самого элементарного – дома? Всех их можно было бы обеспечить жильем, если использовать для этого ваши средства. («Ага, чтобы они его снова пропили»? – шепнул кто-то.) А сколько хорошего можно было бы сделать для детей?! А…

Семецкий улыбнулся, и напряжение, разлитое вокруг него и разве что искры не высекавшее из воздуха, тотчас исчезло.

– Я как раз и работаю для детей, – негромко сказал он. – Для тех мальчишек, которым сейчас двенадцать или пятнадцать; для тех, кто завтра будет осваивать иные миры; для тех, кто понесет российский триколор по Галактике. Я работаю для того, чтобы их мечты осуществились… – он усмехнулся. – А для заботы о нищих духом, полагаю, хватит и вас.

Когда гости начали расходиться, на улице уже стемнело. Слава, Семецкий и Санька курили на балконе. Вечер был безветренный и приятно-прохладный. Сзади, за освещенной балконной дверью, уютно позвякивала посуда: ребята помогали Клавдии убирать со стола. Перед балконом чуть покачивались ветви огромного тополя, среди которых горели первые звезды.