Урсула Ле Гуин - Дикие девушки

Он был высоким, красивым, гибким и мускулистым. С того дня, когда она впервые увидела его среди ужасов и резни набега, для Мод он был «золотым человеком». С тех пор в Городе она видела много других золотых людей, но он был первым, был образцом.

У нее не было страха перед ним иного, чем настороженность, которую любая рабыня должна ощущать в присутствии хозяина, ибо он, конечно, был испорченным, но не капризным или жестоким, и даже когда ходил угрюмым, он не вымещал свою злость на рабах. Тем не менее, Мал впадала от него в неконтролируемый ужас. Мод говорила, что она глупит. Бела почти так же добродушен, как Ало, а Мал доверяла Ало полностью. Но Мал просто качала головой. Она никогда не спорила и горько страдала, когда в чем-то не соглашалась со своей сестрой, но не могла сдержать своего страха перед Белой.

Мал было тринадцать. Она уже прошла церемонию (и ей тоже Бед тайно дал грубый маленький «кисет души»). Вечером того дня она надела новые одежды. Люди Грязи, даже когда жили с людьми Короны, не могли носить шитых одежд, только отрезы ткани, однако было много элегантных способов драпироваться и подбирать несшитую ткань, и раз уж паучий шелк нельзя было подшить, его можно было отделать бахромой и украсить кисточками. Одежды Мал были из некрашеного шелка, с сине-зеленой вуалью, такой тонкой, что она была прозрачна.

Когда она вошла, Бела посмотрел на нее, а потом все смотрел и смотрел на нее весь вечер.

Мод вдруг встала и без всякого плана, без обдумывания, и сказала: «Господин! Могу я станцевать на празднике моей сестры?» Она едва дождалась согласия, и потом поговорила с Луи, который играл танцорам на плоском барабане, и побежала в свою комнату за бронзовым мечом, что дала ей Туджу, и вуалью цвета бледного пламени, что подарили ей на празднике. Она прибежала назад с вуалью, струящейся вокруг нее. Луи барабанил, а Мод танцевала. Никогда еще она не танцевала так хорошо. Никогда еще она не танцевала так, как сейчас, со всей яростью формальной точности танца с мечом, но также и с дикостью, с намеком на угрозу меча, с такой сексуальной напряженностью под грохот барабана, что заставляло Луи в ответ барабанить все быстрее и яростнее, так что танец рос и рос, как пламя, становясь все горячее и ярче, прозрачная вуаль плыла, вихрясь в лица смотрящих. Бела сидел без движения, застыв и затаив дыхание, и даже не мигнул, когда вуаль хлестнула шелком по его глазам.

Когда она закончила, он спросил:

— Когда ты научилась так танцевать?

— Перед твоими глазами, — ответила она.

Он несколько неуверенно засмеялся.

— Пусть теперь станцует Мал, — сказал он, оглядываясь на нее.

— Она слишком устала для танца, — сказала Мод. — Ритуал был долгим. Она легко устает. Лучше я станцую снова.

Взмахом руки он разрешил продолжать танец. Она кивнула Луи, который широко ухмыльнулся и начал отбивать запинающийся, вкрадчивый ритм медленного танца под названием мимей. Мод надела на лодыжки бубенчики, что Луи принес вместе с барабаном, она так накинула вуаль, что та закрывала лицо, тело и руки, оставляя на виду только лодыжки со звенящими браслетами и босые ступни. Танец начался, ступни двигались неспешно, но постоянно, тело покачивалось, ритм и движения постепенно становились все напряженнее.

Сквозь свой просвечивающий шелк она видела тугую эрекцию под шелковой туникой Белы; она видела, как бьется сердце в его груди.

После этой ночи Бела крутился вокруг Мод так настойчиво, что проблема была не в том, чтобы привлечь его внимание, но в том, чтобы не остаться с ним наедине, когда он может ее изнасиловать. Хехум и другие женщины обеспечили, чтобы она никогда не оставалась одна, ибо очень надеялись, что Бела на ней женится. Всем им она нравилась, и она ничего бы не стоила дому Беленов. Через немного дней Бела объявил о своем намерении жениться на Мод. Ало с охотой дал одобрение, и Туджу пришла из Храма, чтобы руководить свадебными церемониями.

На свадьбу явились все друзья Белы. Желтый занавес передвинули из комнаты для танцев, оставив спрятанными только женские спальни.

Впервые за семь лет Мод увидела мужчин, бывших в набеге. Воин, которого она запомнила большим, оказался Досом тен Ханом; Рало тен Бал был тем жестоким. Она пыталась держаться подальше от Рало, ибо даже вид его тревожил. Самый молодой из них, он изменился больше других, но все-таки оставался по-мальчишески импульсивным и вздорным. Он много пил и перетанцевал со всеми девушками-рабынями.

Мал, как всегда, держалась позади, даже больше обычного; без желтого занавеса, за которым можно было спрятаться, она пугалась, а вид воинов из набега заставлял ее трепетать. Она пыталась оставаться поближе к Хехум. Но старая женщина мягко подразнила ее и вытолкнула вперед, чтобы мужчины Короны ее увидели, ибо вот он редкий шанс ее показать. Сейчас она готова к замужеству, а эти люди Короны могут уплатить, чтобы жениться на ней, а не просто использовать. Она была очень милой и могла принести Беленам небольшой состояние.

Мод сочувствовала ее страданиям, но не тревожилась о ее безопасности даже среди пьяных мужчин. Хехум и Ало никому не позволят нарушить ее девственность, в которой заключается ее ценность как невесты.

Бела держался близко к Мод все время, не считая того, когда она танцевала. Она станцевала два танца с мечом, а потом мимей. Мужчины следили за ней, затаив дыхание, а Бела посматривал то на них, то на нее, возбужденно и триумфально. «Хватит!» — громко сказал он под конец танца с вуалью, вероятно для того, чтобы доказать, что он господин даже этой пламенной женщины, а может быть потому, что не мог сдерживать себя. Она мгновенно замерла и стояла неподвижно, хотя барабан отбил еще несколько тактов.

— Пошли, — сказал он. Она протянула руку из-под вуали, а он взял ее и повел из большого зала в свои палаты. Позади раздавался смех и начинался новый танец.

Это был добрый брак. Они хорошо подходили друг другу. Она была достаточно мудра, чтобы повиноваться любому его приказу немедленно и без сопротивления, но никогда не предотвращала его приказы предвосхищением его желаний, подлаживаясь под него, балуя его, как делали большинство женщин-рабынь, которых он знал. Он чувствовал в ней упорство, которое позволяло ей быть послушной, однако никогда не раболепной. Словно бы в своей душе она оставалась безразличной к нему независимо от того, что делали их тела; он мог довести ее до сексуального экстаза или, если бы захотел, мог бы пытать ее, но ничего не могло ее изменить, не могло ее тронуть; она, наподобие дикой кошки или лисицы, не поддавалась приручению. Эта недоступность, эта дистанция заставляла его быть привязанным к ней, ибо он старался сократить это расстояние. Он восхищался ею, своей маленькой лисичкой, своим зверьком. Со временем они стали друзьями тоже. Жизнь была скучной, в друг друге они нашли хорошую компанию.