Людмила Бояджиева - Возвращение Мастера и Маргариты

Кот удовлетворился порцией черничного йогурта и солеными огурчиками.

Возможно, дежурившие у зеркала предпочли бы просмотру иные занятия, но приказ помочь Зелле держал их у "экрана". Они не могли не отметить, как ловко сумел Шарль отвлечь воинственную Ангелину от Изабеллы. Шепнул даме нечто компрометирующее насчет взаимоотношений ее супруга и выступавшей певицы, типа: "Как? А вы еще не в курсе!?" Но по всему чувствовалось, что дракой многоборки с актрисой криминальная сводка вечера не завершится.

Когда сомнительная парочка – хозяин торжества и его любовница, сопровождая якобы пьяненькую супругу Пальцева в туалет, потащила даму в подвал с морозилками, Амарелло присвистнул и значительно подмигнул явившемуся в зеркале крупным планом Шарлю.

С тем, надо сказать, весь вечер творилось нечто невообразимое. Все шло честь честью, пока Шарлю не вздумалось использовать в своем тосте дешевую хохму с "пир духом". Затем события приняли и вовсе вульгарный оборот. Переодетый женщиной мужчина, спев что–то величественное, буквально прилип к нарядному иностранцу, возбужденный, очевидно, его блестящим тостом. Он игриво юлил вокруг Шарля и вскоре оказался на его коленях, разглядывая жемчужные украшения. Кот отчетливо видел, как Шарль извлек из манжет запонки, предлагая их прелестному созданию. Создание лихо отбросило стразовые клипсы, а жемчужины величиной с лесной орех и, несомненно, натуральные, удобно разместились на мясистых, огнем пылающих мочках. После чего, касаясь алыми губами жилистой шеи Шарля, красотка шепнула ему нечто никем из присутствовавших не услышанное, но весьма порадовавшее кота и Амарелло.

"Буду ждать, любовь моя… Освобожу от концертов первое число и не встану с кровати, сладкий мой лапушка… Приди в королевство моей груди!"

– Ни фига себе, заявочка! – Амарелло от возмущения поперхнулся макаронами.

– А мы тут сидим… – завистливо вздохнул кот.

Затем события перенеслись в подвал, где влюбленные в порыве энтузиазма затолкали находившуюся под шафе госпожу Пальцеву в морозилку, словно рождественскую индейку. Здесь же жарко поцеловались и шеф поспешил к гостям с намерением обеспечить себе алиби. Белла задержалось, переживая экстаз чертовки. Но тут появилась худосочная ее подружка со своими вопросами на засыпку – как да что. Белла стала бледнеть и зеленеть, покрываясь пятнами гнили, рвать руками ворот, под которым обнаружился неровный багровый шрам. Впрочем, все это продолжалось не долго.

– Довольно, – пророкотал за стеной Роланд. – Оставьте ее, пусть продолжает работать на них.

– А как же мы, экселенц? Я отказываюсь стоять у плиты и открывать двери всяким. Я не этот, что там в корсете пел. У меня нервы не железные, Амарелло вмиг преобразился в горничную. Абсолютную наготу скрывал лишь кружевной передник, белая наколка на рыжих волосах и золотые туфли. – Вот на почве трудового стресса. – Он изобразил кривыми волосатыми ногами книксен.

– Ой, это уже эпидемия! – зашипев и вздыбив шерсть, кот отпрыгнул. В такой атмосфере мне тоже придется сменить ориентацию. Нет! Пусть лучше кастрируют. Молю о кастрации! Завтра же посылаю SOS в Гринпис!

Между тем, Шарль, подоспев к хозяйственному выходу ресторана, сработал чисто. Разыграл сцену совершенного непонимания случившегося, велел вызвать к замершей даме врачей и скрылся в ночи.

Во флигельке его встретил изображающий Зеллу клыкастый, а кот, мурлыча, стал тереться о ноги и норовил запрыгнуть на колени. Непонятый Шарль уединился в углу гостиной.

– Так что же с намеченным свиданием? – Не унимался кот.

Чрезвычайно обидчивый Шарль не обернулся, он чинил пенсне, составляя из трех разбитых моноклей.

– Они изволят сердиться, – заметил Амарелло. – Вот скука–то.

Часы на камине начали отбивать полночь.

– Новый год, господа. Вы обратили внимание? – промолвил, не оборачиваясь и не оставляя отвертку, Шарль.

– И правда! – обрадовался кот. – Я отправляюсь прогуляться по крышам. Кто со мной? Россияне жаждут чудес.

– Ничего они уже не жаждут, – буркнул, унося таз с зеленой грязью, Азалелло. Он вернул прежнее облачение и озабоченность хозяйством.

– Тогда я один, – небрежно насвистывая мотивчик из репертуара недобитой Ангелиной певички, кот двинулся по коридору в сторону роландовской спальни. За ним молча, словно случайно, последовали остальные.

Они столкнулись у неплотно прикрытой двери и воровски прильнули к щелке. Над обстановкой спальни экселенца особенно не мудрили – перенесли мебелишку из опочивальни маркизы Помпадур. Но Роланд и тут проявил придирчивость – заставил сократить количество предметов, убрать усыпанную самоцветами конструкцию с "ночной вазой" и оставить от пышного балдахина над кроватью скромный зачаток: резной позолоченный полукруг с вензелем W да немного драпировок синего бархата. К тому же он, как оказалось, пользовался электричеством!

В щель было видно, что на тумбочке у изголовья Роланда горит лампа под зеленым колпаком. В ее свете на высоко поднятой подушке вырисовывался горбоносый профиль в поблескивающих очках. Услышав шорох, Роланд отложил книгу, которую с интересом читал.

– Что еще за тайные собрания под дверью? Извольте войти.

– Кх… Экселенц… Маленькое сообщение… – выступил вперед Батон. Осмелюсь напомнить: Новый год!

– Разве?

– Не двухтысячный, экселенц. Мы знаем, что вы отмечаете только тысячелетия. Но специфика местной ситуации такова…

– Аборигены вселятся. Жители Москвы опасаются, что до двухтысячного дотянет только президент, – вставил осторожно Шарль. – В качестве изучения местного менталитета, специфики, так сказать, организации празднеств… мы могли бы вести наблюдения…

– Да чего там наблюдать? – гаркнул Амарелло, – Повеселиться охота.

Батон оттеснил его локтем и деликатно проурчал:

– Мы можем присоединиться к торжеству, экселенц?

– Ступайте. Только уж извольте – без глупостей, – предупредил Роланд и поднял руку в знак прощанья. – С Новым годом, друзья.

Подождав, когда за визитерами закроется дверь, он снял очки и принялся за книгу. Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита". "…Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!…"

– Формулировки мне всегда удавались! – пробормотал он, молодея. Только что могущественному экселенцу пришлось изображать одряхление и даже прибегнуть к маскараду с очками. Экселенц не был расположен принимать участие в забавах свиты, но и не хотел охлаждать пыл скепсисом всеведения: шутки учеников были известны ему наперед.

Он отложил книгу, затем долго смотрел сквозь потолок в ночное небо, что–то обдумывая. Вздохнул, порылся в тумбочке, извлек зеленую обтрепанную папку, на задней крышке которой было выдавлено: "Папка канцелярская. Цена 14 коп." Развязал тесемки, быстрыми пальцами карточного шулера не глядя пролистал стопку листов и вытащил из нее нужный.