Аркадий Стругацкий - Собрание сочинений в 10 т. Т. 10. Хромая судьба.

— Мяса! Любого! Но только не псины.Хватит с меня псины, Миша!

Половина зала пропустила эти странные слова мимо ушей, другая половина сочла их за неудачную шутку, а Аполлон Аполлонович, покачав черепашьей головкой, пробормотал: «Странно... Когда это он успел?..»

А Феликс Сорокин и не думал шутить. И надраться он отнюдь не успел, это ему еще предстояло. Просто он был возмутительно, непристойно и неумело счастлив сейчас, и сам толком не знал, почему, собственно.

КИРСАНОВ Станислав Александрович, 58 лет.

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА — его жена, 54 года.

АЛЕКСАНДР — их старший сын, 30 лет.

СЕРГЕЙ — их младший сын, 22 года.

ПИНСКИЙ Александр Рувимович — старый друг, 58 лет.

БАЗАРИН Олег Кузьмич — добрый знакомый, 55 лет.

АРТУР — друг Сергея, 22 года.

ЕГОРЫЧ — сантехник, 50 лет.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК .

Гостиная-кабинет в квартире профессора Кирсанова. Прямо — большие окна, задернутые шторами. Между ними — старинной работы стол-бюро с многочисленными выдвижными ящичками. На столе — раскрытая пишущая машинка, стопки бумаг, папки, несколько мощных словарей, беспорядок.

Посредине комнаты — овальный стол: скатерть, электрический самовар, чашки, сахарница, ваза с печеньем. Слева, боком к зрителям, установлен огромный телевизор. За чаем сидят и смотрят заседание Верховного Совета:

хозяин дома профессор Станислав Александрович КИРСАНОВ, рослый, склонный к полноте, украшенный кудрявой русой шевелюрой и бородищей, с подчеркнуто-величавыми манерами потомственного барина, в коричневой домашней толстовке и спортивных брюках с олимпийским кантом;

супруга его, ЗОЯ СЕРГЕЕВНА, маленькая, худощавая, гладко причесанная, с заметной сединой, нрава тихого и спокойного, очень аккуратная и изящная (в далекой молодости — балерина), — она в строгом темном платье, на плечах — цветастая цыганская шаль;

их сосед по лестничной площадке и приятель дома Олег Кузьмич БАЗАРИН, толстый, добродушнейшего вида, плешивый, по сторонам плеши — серебристый генеральский бобрик, много и охотно двигает руками, когда говорит — для убедительности, когда слушает — в знак внимания, одет совершенно по-домашнему — в затрапезной куртке с фигурными заплатами на локтях, в затрапезных же зеленых брючках и в больших войлочных туфлях.

Из телевизора доносится: «Итак, товарищи... Теперь нам надо посоветоваться... Вы хотите выступить? Пожалуйста... Третий микрофон включите...»

КИРСАНОВ . Опять эта харя выперлась! Терпеть его не могу...

БАЗАРИН . Бывают и похуже... Зоя Сергеевна, накапайте мне еще чашечку, если можно...

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА ( наливая чай ). Вам покрепче?

БАЗАРИН . Не надо покрепче, не надо, ночь на дворе...

КИРСАНОВ ( с отвращением ). Нет, но до чего же мерзопакостная рожа! Ведь в какой-нибудь Португалии его из-за одной только этой рожи никогда бы в парламент не выбрали!

Разговор этот идет на фоне телевизионного голоса — рявкающего, взрыкивающего, митингового: «Я говорю здесь от имени народа... Четверть миллиона избирателей... И никто здесь не позволит, чтобы бесчестные дельцы наживались, в то время как трудящиеся едва сводят концы с концами...» Голос Нишанова: «То есть я вас так понимаю, что вы предлагаете голосовать сразу? Очень хорошо. Других предложений нет? Включите режим регистрации, пожалуйста...»

КИРСАНОВ . Сейчас ведь проголосуют, ей-богу.

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА . А это с самого начала было ясно. Неужели ты сомневался?

КИРСАНОВ . Я не сомневался. Но когда я вижу, что они сейчас проголосуют растратить шестнадцать миллиардов только для того, чтобы неведомый нам Сортир Сортирыч получил возможность за мой счет ежемесячно ездить в Италию... и даже не сам Сортир Сортирыч, а его зять-внук-племянник... Только для этого заключается контракт века, который по сю сторону никому решительно, кроме Сортир Сортирыча, не нужен... загадят территорию величиной с Бенилюкс... отравят двадцать четыре реки... завоняют всю Среднерусскую возвышенность... Но зато племянник Сортир Сортирыча на совершенно законном основании сможет теперь поехать за бугор и купить там себе «тойоту»...

И в этот момент в квартире гаснет свет.

КИРСАНОВ . Что за черт! Опять?

БАЗАРИН ( уверенно ). Пробки перегорели. Говорил я вам, что не надо этот подозрительный самовар включать...

КИРСАНОВ . Да при чем здесь самовар?.. Подождите, я сейчас пойду посмотрю... Ч-черт, понаставили стульев...

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА . Нет, это не пробки перегорели. Это опять у нас фаза пропала.

БАЗАРИН ( с недоумением ). Куда пропала? Фаза? Какая фаза?

Слышны какие-то шумы и неясные голоса с лестницы (из-за кулис справа), голос Кирсанова: «А в том крыле? Что?.. Понятно... Ну и что мы теперь будем делать?..» Базарин, подобравшись в темноте к окну, отдергивает штору. За окном падает крупный снег, там очень светло: отсветы уличных фонарей, низкое светлое небо, в огромном доме напротив — множество разноцветно освещенных окон.

КИРСАНОВ ( появляется из прихожей справа ). Поздравляю! По всей лестнице света нет. И по всему дому, кажется...

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА . Ну, по крайней мере, не так обидно. Фаза опять пропала?

КИРСАНОВ . Она, подлая... ( Подходит к окну. ) Живут же люди, горюшка не знают! ( Зое Сергеевне. ) Лапа, а где у нас были свечки?

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА . По-моему, мы их на дачу увезли...

КИРСАНОВ . Ну вот! За каким же дьяволом? Это просто поразительно — никогда в доме ни черта не найдешь, когда надо!..

БАЗАРИН . Станислав, побойся бога. Зачем тебе сейчас свечи? Второй час уже, спать пора... ( Спохватывается. ) Тьфу ты, в самом деле! У меня же в холодильнике суп, на три дня сварено. И голубцы! Теперь, конечно, все прокиснет...

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА . Ничего у вас не прокиснет, Олег Кузьмич, вынесите на балкон, и все дела.

КИРСАНОВ ( от бюро, с торжеством ). Вот они! Видала? Вот они, голубчики... ( Передразнивает. ) «На дачу, на дачу...»

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА . Ой, а где же они были?

КИРСАНОВ . В бюро они у меня были. В бюро! Очень хорошее место для свечей. Интересно, как бы ты без меня существовала в этом мире?.. Где спички?

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА . А в бюро их у тебя нет? Замечательное место для спичек...

КИРСАНОВ ( укрепляет свечи в канделябрах на бюро и расставляет по столу ). Ладно, ладно, лапа, сходи на кухню, все равно стоишь...