Амур Гавайский - Сказки о рае

– Как я могу любить существо, у которого даже нет в жопе дырки, чтобы срать? – Лёша с силой раздвинул её ягодицы, чтобы ещё раз убедиться, что на очень белой заднице Рубаб вместо сфинктера было лишь едва заметное жёлтое пятно, в которое он злобно ткнул пальцем.

– Но ведь ты же в Раю, – стала оправдываться Рубаб.

– Я в раю? – Лёша ещё раз ударил Рубаб ведром по голове – Это называется рай? Это не рай, а фантазия полудиких кочевников, для которых обыкновенная пища представлялась верхом блаженства, для которых просто чистая вода являлась высшей ценностью. Они мечтали о девственницах, потому что в своей детской заторможенности не в состоянии были создать полноценных, эмоционально наполненных отношений с взрослой женщиной. Молочные, блять, реки, кисельные, сука, берега…

Лёша стал бить Рубаб ногами в живот:

– Как ты не понимаешь, уёбище, что я мёртв, что меня убили. Я не могу иметь детей, и поэтому ебля – абсолютно бессмысленное и безумное для меня действие. Особенно – с таким существом, как ты.

Лёша ещё раз ударил Рубаб, потом, немного успокоившись, забрался в бассейн и приказал Гусейну принести ещё портвейна.

Он научился вспоминать своё состояние в пьяном виде, а потом каким-то образом погружаться в него.

Рубаб пропала, видимо, улетела, но Лёша понимал, что его оставили в покое ненадолго. Не успеет он приложиться пару раз к своему ведёрку, как к нему прилетит другая гурия, чтобы получить по голове и улететь. И так – целую вечность…

– Гусейн, прыгай сюда, – позвал Лёша. Гусейн тут же прыгнул в бассейн. – Ты всё же, кастрат хуев, хоть когда-то живым был. Ты хоть меня понимаешь?

– Понимаю, мой господин.

Лёша дружески обнял Гусейна.

– Помнишь, песня была такая, – Лёша опрокинул ведро и выпил очень много. Затем откашлялся, посмотрел на голубизну над головой и тихо запел:

– Давай, подпевай уже.

Гусейн послушно запел вместе с Лёшей:

Лёша почувствовал себя в полном блаженстве. Тёплые волны опьянения перекатывались через него, он даже не заметил, что вокруг бассейна собрались все его гурии.

Неожиданно стройно и слаженно они запели припев:

Лёша погрузился в воду, ему хотелось утонуть, чтобы всё прекратилось. Неожиданно он понял: его борьба с гуриями бесполезна, всё равно они заставят его надеть зелёный пояс шахида и делать то, что он уже делал целую вечность.

Лёша выпрыгнул из бассейна и увидел всех гурий. Они выстроились в каре. Их лица были исполнены строгости и благородства, они пели песню, которую он давно забыл. Теперь же ему стало совершенно ясно, что это была его любимая песня:

Лёша снова бросился в бассейн и стал тонуть, но песня не затихала, скорее наоборот – звучала все громче и сильней:

Они пели так прекрасно, что Лёша протрезвел. Он выпрыгнул из бассейна и медленно побрёл по направлению к дворцу. На земле лежала его одежда: его белая чалма, украшенная изумрудом, сюртук, зелёный пояс шахида.

– Рубаб, Рубаб! – вскрикнул он почти жалобно.

Она тотчас прилетела и нежно обняла его ноги:

– Вот я, мой господин.

Лёша опустился на колени и обнял её:

– Прости меня, я был так груб с тобой.

– О нет, мой господин, ты был так любезен со мной.

– Да? – не поверил Лёша.

– Да, мой господин, да упомянет пророк тебя в своих молитвах.

– Я не знаю, что со мной…

– Я утешу тебя, мой господин.

– Ты понимаешь…

– Да, мой господин.

– Я совершенно не хочу есть…

Гурии продолжали петь:

Лёша взял в руки свой пояс, на котором золотом сияли священные суры Корана:

– Неужели это всё, господи?

Он был уверен, что ответ придёт, как пришёл он там, в мечети… Но ответа не было.

Лёша медлил. Тем временем гурии перестали петь, и в наступившей тишине Лёше показалось, что кто-то… хихикнул. Он повернулся к гуриям:

– Кто это?

– О чём вы, мой господин? – услужливо спросил Гусейн.

– Тут кто-то есть, Гусейн. Кто-то смеётся.

– Тут нет никого, кроме тебя, мой господин и Аллаха, да святится имя его в веках.

Лёша бросился к каре гурий и почти сразу же нашёл насмешницу.

На него смотрела молодая гурия, очень высокая, смуглая, хотя, скорее, просто загорелая, с необычным разрезом глаз. Раньше он её не видел.

– Ты кто такая? – спросил у неё Лёша.

– Я Джэй, то есть Женя, мой господин.

Они прогуливались по саду, довольно далеко от дворца, время от времени задерживаясь у яблонь, чтобы вдохнуть их волшебный запах и дотронуться до белых праздничных цветков.

Лёша эмоционально размахивал руками, кипятился, доказывая свою точку зрения Жене, она внимательно слушала и улыбалась в ответ.

– Я понимаю, что это может показаться вам надуманным парадоксом, но я не верю в существование места, в котором нахожусь. Как там вы говорили? «Пофигизм, живая ветвь…»

– Русского суфизма, мой господин.

– Вот именно. Мир, созданный единожды, как развивающийся через внутренние противоречия объект не может принципиально быть другим. Ал-Джанна, в которой мы с вами находимся, невозможна. Меня это мучает безумно…

– Значит ли это, что вы не верите в Бога, мой господин?

– Женя, как можно не верить в Бога? Это тоже невозможно, особенно после смерти. В Бога как раз я верю, но всё, что окружает меня, представляется мне просто чьей-то фантазией, глупой и странной.

Женя дружелюбно улыбнулась:

– Отчего же?

Лёша по старой привычке стал трясти руками у висков:

– Человеческое тело, как и многие другие тела, созданы для того, чтобы размножаться и выживать в борьбе с окружающей средой. Именно эта цель формирует весь сложный комплекс его ощущений и переживаний. Вне размножения и борьбы жизнедеятельность теряет всякий смысл. Еда, довольство, комфорт – всё это уже не нужно, тягостно. Мир вне реалий размножения и борьбы за существование может быть только фантазией, безумством…

– Мне кажется, что вам стало немного скучно, и вы хотите чего-то нового, мой господин.