Сергей Шведов - Высшая мера

Судебное разбирательство по резонансному преступлению против государства тянулось долго и наконец напрочь затормозилось к явному неудовольствию публики и журналистов. В самом разгаре лета тополиный пух забил воздухозаборники кондиционеров здания суда. В зале было душно как в бане, а окна открывать не положено. Прокурор сидел красный как вареный рак и только недовольно кряхтел, вытирая платком багровый загривок. Судья, как водится при громких процессах с суровым приговором — почти девочка по годам, фыркала в напудренный носик, на котором пот прочертил тонкие дорожки, и с сердитым неодобрением поглядывала на дверь, за которой шестой час валяли дурака присяжные заседатели.

Хозслужба и судейская бухгалтерия просто рвали и метали. Присяжные уже третий раз удалились на совещание на предмет оценки степени виновности потенциального преступника, а по закону они имели право заказать себе для закрытых дебатов обед на любой вкус. Первой их прихотью была монгольская кухня. Но судейские хозяйственники не лыком шиты, и обед им доставили самолетом из Элисты. Грубые ломти говядины и свинины вперемешку с целыми луковицами, морковками и картофелинами, томленные на медленном огне в оригинальной скороварке — двадцатипятилитровой фляге для молочных ферм с герметичной крышкой. Копченая конина с жареным пшеном. Чашка ядреного бараньего бульона со степными травами. Кумыс в ассортименте.

Вторая причуда была попроще — баварская кухня. Обошлись рестораном «Прага». Гусятина с тушеной квашеной капустой. Вареный картофель со шкварками. Жареные колбаски под пивом. Штрудель, почти не сладкий.

На третий раз присяжным взбрело в голову полакомиться филиппинской кухней, все ж полегче для желудка после всех этих монгольских да немецких жирностей. Это уже оказалось проще простого для судейских крючков — еду доставили из ближайшей вьетнамской забегаловки. Бамбук и рис растут там и там, и креветки плавают в теплом море все точно такие же схожие, не отличишь. Судейские сообразили быстренько распечатать на принтере наляпочки «manila food» и прилепить их к прозрачным пластиковым коробочкам с вьетнамскими лакомствами.

Прошло шесть часов. Высокий суд, государственный обвинитель, публика и журналюги сидели в духоте, как цепные псы с высунутыми языками на самом солнцепеке — служба, никуда на цепи не денешься. Безучастным ко всему оставался только подсудимый. Он сидел в своем аквариуме из пуленепробиваемого стекла и тупо смотрел в одну точку безо всякого выражения на лице. Одно слово — русский варвар. Посконная рубашка над посконными же штанами, заправленными в онучи, перевязанные лыковыми тесемками от лаптей. На голове картуз из бересты. Все самодельное и топорно слаженное. Даже конопля для посконной холстины была плохо вычесана — из нее торчали кусочки тресты, отчего холст казался махровым. Дикарь он и в Воронцовском межрайонном суде дикарь. Но все–таки, как ни странно, подсудимый владел членораздельной речью и вникал в суть задаваемых вопросов.

Меж тем жюри присяжных покончило с третьим обедом, но так и не пришло к единому мнению.

Закавыка была в юной особе, которой только на той неделе исполнилось полных 16 лет, что по новому закону давало ей право стать присяжным заседателем в громких судебных процессах над государственными преступниками. Точно так же, как и председателем суда по делу о преступлениях государственной важности могла стать только особа женского пола, достигшая полных 18 лет, но не старше 21 года.

— Не понимаю, — капризным голоском возражала юная заседательница госпожа Михалкова — Рублёвская. — Бедный человек срезал колоски на чужом поле, так его за это — к высшей мере?

— Не только срезал, но и смолол их в муку на самодельной крупорушке и испек грубые хлебцы, — втолковывал ей коллега–присяжный, владелец мелькомбината. — Тем самым он нарушил закон о государственной монополии на хлебопечение. У него не было господряда на мукомольные работы. К тому же он обитал в дремучем лесу.

— А что с того, что он живет в лесу? Ну, нравится ему так жить. Он же русский варвар — настоящий лютый зверь. В лесу ему самое место. Нечего русских в город пускать.

— В лесу он не зарегистрирован в полиции по месту жительства. Не платит за съемное жилье и коммунальные услуги, — парировал ее слова другой присяжный, отставной чиновник из муниципалитета. — Еще он не пользуется общественным транспортом. Тем самым он наносит потенциальный ущерб муниципальному бюджету города, где он смог бы жительствовать.

— И что же — за это расстреливать?

— А что, по головке гладить? Он же ничего в своей жизни ни разу не покупал! — возмутился купчина с широченной бородищей.

— Он делал все нужное сам. Даже одежду из конопли ткал.

— Такое преступное поведение ведет к подрыву торговли и затовариванию складов неликвидами! От этого всего лишь шаг до экономического кризиса.

— У него же не было денег!

— Вот–вот! Если найдутся последователи его еретического образа жизни, то финансовая система может рухнуть. Единственное, что нас объединяет в единое цивилизованное человечество и мудро правит нами — это банковская система из пяти частных банков, которая печатает мировую валюту, — выпалил биржевый брокер с прилизанными волосами.

— Господа, пикироваться с молодежью бесполезно, — урезонил остальных присяжный с академической внешностью. — К тому же молодость всегда права, как всем известно, потому что обаяние юности нашей прелестницы будет убеждать юношей и старцев в ее неоспоримой правоте, привлекая голоса членов жюри на ее сторону. Так мы никогда не придем к единому мнению.

Этот модный профессор биосоциологии прославился тем, что на своих лекциях пускал крутые молодежные словечки, да и вся лекция проходила по острому краю нецензурного общения. Аудитории, где он начитывал академический материал, ломились от студентов даже из других вузов. Они потом говорили, что с таким профом и на комиков–хохмачей ходить не надо.

Но при всем при том популярный профессор ходил не в молодежном прикиде, даже не в солидном пиджаке, а в строгом академическом сюртуке. Из–под широкого галстука торчал жесткий стоячий воротничок. Он по–старинному откашлялся и начал свое выступление:

— Видите ли, госпожа Михалкова — Рублёвская, вы в своей школе еще не дошли до предвыпускного и выпускного классов, где уже изучают социологию, она же обществоведение или обществознание, если угодно. Вы только через два года узнаете на уроках, что вся история развития человечества — всего лишь непрерывное совершенствование форм рабовладения.