Сергей Шведов - Третья сторона

Венька со злорадством продолжала упиваться своим внешним превосходством над подурневшими и располневшими подружками, и забывала про возраст. Рано или поздно к ней вернется блистательное счастье, для которого она родилась. Снова ждала, что все–таки придет к ней удача.

Ждала сложив руки. Квартира требовала ремонта, полгода барахлил телевизор, потек холодильник, а это все деньги, где их взять? По непрочному фундаменту Венькиного благополучия побежали новые трещины. Дочке исполнилось семь лет, пора снаряжать в школу, а в это время мать окончательно вышибли из больницы за…

Пьяной до бесчувствия Венькой торговали санитарки, приглашали неразборчивых больных спуститься в пищеблок к распластанной на мешках с картошкой грузчице… Даже сейчас в поезде Венька покрылась красными пятнами, вспомнив об этом эпизоде ее жизни.

Житейские ситуации, сплетясь вместе, затянули такой узел на Венькиной шее, что петля уже не пускала опускаться дальше. Жизнь не добрая тетушка из деревни, которая нет–нет, да и подкинет гостинца к празднику. Жизнь ее была похожа на кассу взаимопомощи. Сколько ни берешь от нее, когда–нибудь сполна возвращать придется. Отдавать же что–либо, кроме себя, Венька не умела.

Маришка, прежде сносно ухоженная и накормленная в детском саду, в школе требовала материнского догляда. А у Веньки самой никогда не было матери, чтобы научить, как это делается.

Прежде достаточно было понарядней надеть девочку на выход. Рядом с очаровательным ребенком и сама молодая мама кажется привлекательней.

Девочку нужно было хорошо, а главное — регулярно кормить. А мать забыла с какого бока подходить к плите. На столовые и кафетерии не было денег.

Каждый день умывать, одевать, расчесывать и заплетать, проверять уроки и укладывать спать. Попробовала мать походя исполнять все непривычные заботы. Первый школьный сентябрь еще кое–как по инерции прожила легко, а дальше ни тпру ни ну, завязла со вех сторон в своем немудреном хозяйстве.

Переход от здорового режима дня в детском саду (стоит еще раз добрым словом помянуть советские садики) к той суматошной жизни, которую ей устроила мать, не прошел девочке даром. Когда истерики у Маришки стали повторяться все чаще, участковый педиатр пригрозила лишить Веньку родительских прав, а девочку отдать в детдом.

Пришлось матери еженощные празднества «граненого стакана» переносить в тесную кухоньку и обходиться без плясок и буйной музыки. Это не понравилось гостям–завсегдатаям. Венькина квартира перестала быть клубом интересных встреч для любителей пожрать и повеселиться. Но Венька уже нигде не работала. После «гостей» всегда оставалась хоть какая–то закуска для девочки и опохмелка на утро для матери.

Пробовала Венька искать доходного веселья на стороне, но семилетнюю девочку с истощенной нервной системой одну ночью не оставишь. Работы не было, денег тоже. В квартире, на радость соседям, воцарилась непривычная тишина, но было поздно — Маришка все–таки слегла в больницу и надолго. Венька обегала всех знакомых докторов, на коленях умоляла, билась как птица в силке, но беда затягивала все туже узел на ее шее.

Кроме Маришки никого у Веньки на свете не было.

Упросила разрешить ей ночевать в больнице с дочерью, не отходила от постели, кормила с ложечки, сама делала все инъекции. За заботами и тревогами отошла в тень тяга к алкоголю. Лишь только девочка окрепла, мать устроилась ученицей продавца в овощном магазине во дворе их дома.

Нужно было отдавать долги знакомым и соседям. Чтобы подработать, ходила еще в три места мыть по вечерам полы. Девочка похорошела, дома все засверкало. Из Веньки постепенно получалась неплохая хозяйка и мать. Со временем с ней стали здороваться на улице прежние сотрудники по работе в больнице, а соседки стали запросто ходить к ней, чтобы посудачить, чего никогда не делали прежде из элементарной брезгливости.

Страх потерять ребенка разбудили у Веньки по–звериному яростную любовь к Маришке. Стоило ребенку закапризничать, Венька кидалась к ней и едва не душила ее в своих объятиях. Маришка училась пользоваться выгодами своего положения.

Венька ничуть не переменилась внешне, как будто не было бессонных ночей у постели умирающего ребенка. Может быть, это была неизвестная компенсация за то, что внутренне, в душе, она слишком легко менялась со своим безвольным и страстным характером? Как бы там ни было, она снова не была похожа на обремененную невзгодами тридцатилетнюю женщину. Легкая косметика, свежий воздух и хорошее питание могли запросто скрыть ее возраст.

Она не только выглядела сущей девчонкой, но и в глубине души оставалась все той же мало приспособленной к жизни малолеткой, какой она вышла из детского дома.

Не было у нее врожденной женской расчетливости, хозяйской хищной хватки, она не продумывала свои поступки, а жила порывами чувств. Вот и тогда она вся без остатка отдалась единственному ребенку, не замечая, что слепая любовь к дочери заставляет совершить еще одну ошибку, из–за которой бессердечная Мариша впоследствии невольно толкнет мать на грань последнего падения.

Так Венька своей слепой добротой готовила себе могильщицу.

Она старательно ограждала девочку от всякого труда, словно старалась искупить прежнюю вину, до тринадцати лет сама одевала, расчесывала и заплетала дочку. Половину школьных уроков выполняла мама. Мариша пропускала занятия от того, что у матери не хватало сил разбудить поутру спящего ребенка — она ведь так сладко спит!

Мать вымаливала справки по знакомым врачам за Маришкины прогулы, липовые освобождения от занятий. Деньги на карманные расходы девочка получала без счета, хотя сама мать еле сводила концы с концами. Девочка вырастала неумелой и беспомощной эгоисткой. Вдобавок ко всему у нее развилось качество, мало свойственное даже ее матери — абсолютное нежелание трудиться.

У Маришки, приученной относиться к матери как к покорной прислуге, все угловатости подросткового поведения носили характер открытой бессердечности. Девочка дичала при живой матери и Венька неотвратимо теряла ее. Ни уговоры, ни слезы матери не могли тронуть Маришку. Венька тогда беспомощно опустила руки и с тревогой ожидала надвигающегося одиночества.

Как бы там ни было, дочка все же росла и взрослела. Многое перенимала у матери и подружек. Научилась наконец самостоятельно ухаживать за собой. С каждым годом требовала все меньше забот и хлопот по хозяйству, а воспитанием ее мать никогда не занималась.

У Веньки появилось свободное время, чтобы заняться своей личной жизнью, в семью снова пришел какой–никакой достаток. О ней заговорили, как о серьезной женщине и хорошей матери, которая взялась наконец за ум и может заново устроить свою судьбу.